След менестреля

Я вижу школу, в которой проучился десять лет – тоже сталинской постройки, с колоннадой на входе и гипсовым бюстом Ленина в фойе. Я вошел внутрь – все там осталось по-прежнему. Налево раздевалка, прямо передо мной вход в спортзал, а мой первый «А» класс – вторая дверь в левом крыле. Я заглядываю внутрь и вижу свою первую учительницу Марину Александровну Хохрякову – пожилую тучную женщину с простоватым, но очень добрым лицом. Она проверяет тетради, и одна из них – моя…

Я вижу подъезд дома, в котором прожил двадцать пять лет. Окна нашей квартиры на втором этаже, красные занавески на кухонном окне. Поднимаюсь по лестнице на второй этаж, толкаю обитую черным дерматином дверь. Вхожу в коридор типовой двухкомнатной «хрущевки», где пахнет маминым фирменным супом с маленькими говяжьими фрикадельками, рижскими духами «Быть может» и кожей любимой маминой куртки, в которой она ходила чуть ли не круглый год, потому что никак не могла накопить достаточно денег на теплое пальто.

- Кирюша, ты? – спрашивает мамин голос из кухни.

- Да, мам, - отвечаю я, и…все исчезает, остается лишь спазм в горле и тяжесть в груди, будто невыплаканные слезы грузом легли на сердце.

Я вижу своего любимого университетского преподавателя Ярослава Викторовича Старгородского, который через три года после моей защиты уехал в Москву и по-прежнему живет в маленькой однокомнатной квартире в Ясенево. Ему уже восемьдесят три года, и я его больше никогда не увижу…

Я вижу мамину могилу на городском кладбище и понимаю, что теперь некому будет принести сюда букет цветов в мамин день рождения…

- Вот что ты теряешь, - опять пытает меня Черная Ши. – Спроси себя, готов ли ты навсегда отказаться от части себя, Кириэль.

- Спасибо, что показало мне все это, - ответил я. – Я буду знать, что для меня останется главным в жизни. После Уитанни.

- После Уитанни?

- Да. Потому что все это – мое прошлое. А Уитанни мое будущее.

- Учти, это последняя возможность для тебя покинуть Элодриан.

- Я принял решение и не изменю его.

- Хорошо, я поняла тебя.

Калейдоскоп образов исчез так же внезапно, как и нахлынул. Я снова стоял на вершине холма в кругу камней, под начавшимся легким снегопадом.

- Отойди от алтаря, Кириэль – велела мне Сестра-День. – Де Клерку пора отправляться в путь. Мы не можем долго держать Омайн-Голлатар открытыми. Если вам есть, что сказать друг другу, сделайте это сейчас.

Я кивнул. Уитанни почему-то отошла от меня за круг, встала у обочины дороги, даже не глядя в мою сторону. Ноги мои ослабели, но я все же смог улыбнуться, когда подошел к де Клерку и Веронике.

- Волшебницы говорят, что время пришло, - сказал я де Клерку. – Не желаете поговорить на прощание, мастер?

- Поговорить? – де Клерк посмотрел на меня с испугом. – Вы что-то хотите мне сказать, сэр Ллэйрдганатх.

- Лишь пожелать вам долгих лет жизни, счастья и любви, которую вы уже обрели, - сказал я, показав глазами на Веронику. – С вами все будет хорошо, я уверен.

- Вы слишком добры, - тут де Клерк шагнул ко мне и зашептал в ухо: - Умоляю вас, добрый сэр, развейте мои сомнения, будьте искренни с человеком, которого терзают странные мысли. С того часа, когда я беседовал с вами в Башне волшебниц, я все время думаю – почему ваш облик кажется мне знакомым? Когда, где мы могли встречаться прежде? У меня хорошая память, и я бы обязательно вспомнил, при каких обстоятельствах это произошло. Но я не могу припомнить… не могу. Мне даже кажется, что мы с вами почти братья. Ужасно нелепая мысль, не так ли?

- Вильям, - сказал я, чувствуя дрожь не только от холода, но и охватившего меня сильнейшего волнения, - поверьте, мы никогда не встречались с вами прежде. Видимо, ваше воображение подсказывает вам образы и мысли, которые не связаны с реальностью.

- Я обязательно расскажу всем вашу историю, - пообещал де Клерк. Я в ответ пожал его руку.

- Удачи вам, друг мой, - добавил я, глядя ему в глаза. – И пусть Бог поможет вам в ваших поисках прекрасного.

- Я понял, в чем была моя ошибка, - простодушно сказал де Клерк. – Я пел о том, чего никогда не испытывал сам. Пел о воинских подвигах, не будучи воином. Пел о Господних чудесах, не узрев их. Пел о любви, не испытав ее. Принимал за любовь страсть и привязанность. И только с леди Вероникой я понял, что такое настоящая, истинная любовь, дарованная нам свыше. И я использую остаток моих дней, чтобы прославить любовь в своих песнях.

- Замечательная мысль, Вильям. Прощайте.

- Да хранит вас Господь, Ллэйрдганатх, - тут де Клерк как-то странно улыбнулся и опустил глаза. – Вы спасли мне жизнь там, в Волчьем Логове. Я ваш вечный должник, мой друг. Больно прощаться с вами. Будто с братом или с сыном прощаешься.

- Да, и мне кажется, что я прощаюсь с… братом, - я не смог заставить себя сказать «с отцом». - Берегите Веронику.

- Конечно. – Де Клерк раскрыл объятия. - Обнимите меня, друг мой.

Мое сердце екнуло. Я сжал де Клерка в объятиях, но тут бард закашлялся, и я выпустил его. Он коснулся пальцами моего плеча и направился к алтарю, где ждали Сестры. Мы с Вероникой остались наедине.