Сломленные ангелы

– Ну ладно, значит, дефицит эмпатии у тебя чуть поменьше. Благодаря дипломатической выучке Корпуса, ты бы не стал недооценировать Сутьяди. Ты бы нашел к нему подход.

– То есть преступление Сутьяди в том, что его недооценили? Что ж, веская причина запытать человека до смерти.

Помолчав, Каррера смерил меня взглядом:

– Лейтенант Ковач, похоже, я недостаточно ясно выражаюсь. Казнь Сутьяди – не тема для дискуссии. Он убил моих солдат и завтра на рассвете понесет наказание. Мне может это не нравиться…

– Отрадно видеть такое проявление гуманизма.

Он пропустил мои слова мимо ушей:

– …но это необходимо сделать, и я это сделаю. А ты, если сам себе не враг, формально поддержишь мое решение.

– А то что? – это прозвучало не так вызывающе, как мне хотелось, к тому же эффект испортил приступ кашля, из-за которого пришлось скрючиться на узком сиденье стула, давясь кровавой мокротой. Каррера вручил мне салфетку.

– Прости, не расслышал.

– Я спросил, что будет со мной, если я откажусь участвовать в этом шоу вурдалаков?

– Тогда я поставлю личный состав в известность, что ты умышленно пытался укрыть Сутьяди от правосудия «Клина».

Я поискал, куда бы выкинуть использованную салфетку:

– Это обвинение?

– Под столом. Нет, вон там. Рядом с твоей ногой. Ковач, нет никакой разницы, укрывал ты его или нет. Думаю, что, скорее всего, укрывал, но мне в общем-то все равно. Порядок и правосудие – вот что для меня важно. Не спорь – и получишь обратно звание плюс новых людей в командование. Выкинешь какой-нибудь фокус – отправишься следом за Сутьяди.

– Ломанако и Квок это не понравится.

– Не понравится. Но они солдаты «Клина» и в интересах «Клина» сделают так, как им прикажут.

– Вот тебе и преданность.

– Преданность – такая же валюта, как и всякая другая. Сколько заработал, столько и можешь потратить. А сознательное укрывательство убийцы личного состава «Клина» – это больше, чем ты можешь себе позволить. Больше, чем может себе позволить любой из нас.

Он встал. Его вид говорил о том, что игра переходит в эндшпиль. Так он всегда выглядел в финальных раундах спаррингов, исход которых определялся последними минутами. Таким я видел его в Шалайском ущелье, когда ряды правительственных войск дрогнули и отступили, а со штормового неба, точно град, посыпались десантники Кемпа. Момент, после которого уже ничего нельзя переиграть.

– Я не хочу тебя терять, Ковач, и не хочу возмущения солдат, которые были под твоим командованием. Но, как ни крути, «Клин» больше любой боевой единицы «Клина». Мы не можем себе позволить междоусобиц.

Брошенный в Шалае, без огневой поддержки и подкрепления, Каррера два часа удерживал позицию посреди разбомбленных улиц и зданий, после чего началась буря. Используя ее как прикрытие, он перешел в контрнаступление, отслеживая и убивая врагов по одному под покровом опустившихся почти до самой мостовой облаков и под завывания бешеного ветра – до тех пор, пока командиры десантных отрядов не заполонили радиоэфир паническими приказами об отступлении. Когда буря утихла, Шалайское ущелье было усеяно трупами кемпистов, а потери «Клина» составили менее двух дюжин единиц личного состава.

Он снова наклонился вперед. На его лице уже не было гнева. Глаза ощупали мое лицо.

– Достаточно ясно я наконец выражаюсь, лейтенант? Нужна жертва. Нам с тобой это может не нравиться, но такова цена за членство в «Клине».

Я кивнул.

– То есть ты готов закрыть эту тему?

– Я умираю, Айзек. Все, на что я сейчас готов, так это пойти поспать.

– Понимаю. Я тебя надолго не задержу. Итак, – он провел рукой над инфокатушкой, и та ожила; я со вздохом попытался сфокусироваться на изображении. – Группа проникновения провела экстраполяцию траектории «Нагини» по углу ее входа в атмосферу и, проследовав по ней, оказалась чертовски близко к причальному доку, которым воспользовались вы. Ломанако говорит, что никакой очевидной панели управления системой затворов обнаружить не удалось. Каким же образом вы попали внутрь?

– Док был уже открыт, – я не стал врать, он в любом случае допросит в ближайшем будущем остальных. – Вполне может быть, что там и нет никакой системы затворов.

– На военном-то корабле? – он сощурил глаза. – Верится с трудом.

– Айзек, весь корабль окружен пространственным щитом толщиной километра в два. На хер им нужно запирать причальный док?

– Ты это видел?

– Угу. В самом что ни на есть действии.

– Хм-м, – он прикоснулся к инфокатушке, внося какие-то изменения. – Ищейки обнаружили следы человеческого присутствия на корабле километрах в трех-четырех от дока. Но вас нашли в пузыре наблюдения не больше чем в полутора километрах от точки входа.

– Вряд ли это было уж очень сложно. Мы как-никак свой путь пометили иллюминиевыми стрелками нехерового размера.

Он смерил меня тяжелым взглядом:

– Вы делали обход корабля?

– Я не делал, – я покачал головой и тут же пожалел об этом: каюта начала неприятно расплываться перед глазами; пришлось подождать, когда это прекратится. – Кое-кто делал. Я не успел узнать, как далеко им удалось зайти.

– Не похоже, чтобы ваши действия отличались организованностью.