Смерть Канарейки

– Дорогой Маркхэм, я растворяюсь в атмосфере. Моя душа настраивается на созвучие с вибрацией квартиры. Дайте ей спокойно настроиться. Мне в любой миг может быть какое-нибудь видение.

Он продолжал кружить по квартире, затем вышел в главный холл и остановился, придерживая дверь ногой и оглядываясь с напряженным вниманием. Вернувшись в гостиную, он сел на край стола красного дерева и предался мрачным размышлениям. Через несколько минут он сардонически ухмыльнулся в сторону Маркхэма.

– Ну, я скажу вам! Это проблема!

– Я так и думал, – язвительно отозвался Маркхэм, – что вы рано или поздно пересмотрите свои выводы в отношении Спотсвуда.

Ванс глядел в потолок.

– Вы чертовски неподатливы, знаете ли. Вот я стараюсь извлечь вас из дьявольски неприятного положения, а вы ограничиваетесь едкими замечаниями, рассчитывая угасить мой юношеский пыл.

Маркхэм отошел от окна и сел на ручку дивана, лицом к Вансу. Его взгляд был озабочен.

– Ванс, не поймите меня превратно, Спотсвуд ничего для меня не значит. Если это сделал он, то я хотел бы знать как. Пока это дело не окончено, меня безбожно терзают газеты. Не в моих интересах вам мешать. Но ваше заключение насчет Спотсвуда немыслимо. Тут слишком много противоречивого.

– Вот в этом-то и дело! Факты уж слишком противоречат. Они слишком хорошо совпадают, они почти так же совершенны, как формы статуи Микеланджело. Видите ли, они слишком хорошо скоординированы, чтобы быть просто случайным стечением обстоятельств. Они тщательно обдуманы.

Маркхэм поднялся и медленно вернулся к окну, уставившись на маленький дворик.

– Если бы я смог допустить вашу предпосылку, что девушку убил Спотсвуд, – сказал он, – я бы согласился с вашим силлогизмом. Но я не могу уличить человека на том основании, что его защита слишком совершенна.

– Нам нужно вдохновение, Маркхэм. – Ванс снова заходил по комнате. – Что меня действительно бесит, так это то, что меня перехитрили. И кто – фабрикант автомобильных частей! Это самое унизительное!

Он сел за рояль и заиграл начало первого каприччио Брамса.

– Нужна настройка, – пробормотал он; подойдя к булевскому бюро, он провел пальцем по отделке. – Неплохо, – сказал он, – но чуть вычурно. Впрочем, тетка усопшей выручит за это неплохую сумму. – Он взглянул на жирандоль сбоку от бюро… – Довольно мило, если бы только восковые свечи не были заменены здесь современными лампочками матового стекла… – Он задержался перед маленькими часами на камине. – Имбирный пряник. Уверен, что время они показывают отвратительно. Подойдя к письменному столу, он окинул его критическим взглядом. – Имитация французского Возрождения. Но довольно изящно, а? – Затем его взгляд упал на корзину бумаг, и он приподнял ее. Запустив в нее руку, он достал оттуда кусок смятой оберточной бумаги, о которой уже говорил вчера.

– В это, без сомнения, была завернута последняя покупка леди, – заявил он. – Очень трогательно. Вас не трогают такие вещи, Маркхэм? Во всяком случае, красивая бечевка, которой она была перевязана, оказалась божьим даром для Скила. Какая же безделушка проложила путь к бегству франта Тони? – Он развернул бумагу и обнаружил оторванный край мятой картонки и большой темно-коричневый конверт. – Ах, вот как! Пластинки. – Он оглядел квартиру. – Но где же леди хранила патефон?

– В передней, – отозвался, не оборачиваясь, Маркхэм. Он знал, что болтовня Ванса была только внешним отражением серьезного раздумья, и он ожидал так терпеливо, как только мог.

Ванс неторопливо прошел через стеклянную дверь в маленькую переднюю и встал, глядя на гиппендейловский фонограф, стоявший у стены. Он был покрыт куском парчи, поверх которой стояла ваза из полированной бронзы.

– Не очень-то это похоже на фонограф, – сказал он. – А почему парча? – Он тщательно исследовал ее. – Так называемая анатолийская… Не очень дорогая… Интересно, каковы были музыкальные вкусы леди? Виктор Герберт, конечно. – Он откинул парчу на крышке и поднял ее. На фонографе уже была пластинка. Ванс нагнулся и поглядел на нее. – Ого! «Анданте» из бетховенской симфонии си-минор! – радостно воскликнул он. – Вы знаете, конечно, это, Маркхэм. Лучшее анданте из когда-либо созданных. – Он завел фонограф. – Я думаю, немного хорошей музыки нам не повредит, а?

Маркхэм не обратил на это внимания, он все еще удрученно смотрел в окно. Ванс поставил пластинку, опустил на нее иглу и вернулся в гостиную. Он стоял, глядя на диван, сосредоточившись на своих мыслях. Я сидел в кресле у двери, ожидая музыки. Все это действовало на нервы, и я чувствовал себя возбужденным. Прошла минута или две, но единственным звуком, раздавшимся из фонографа, был слабый шорох. Ванс обернулся с легким недоумением и направился обратно к фонографу. Тщательно проверив, он еще раз включил его. Но, хотя он прождал несколько минут, музыки не было.

– Вот это да! Чертовски любопытно, знаете ли, – проворчал он, меняя иголку и снова заводя фонограф.