Смерть расписывается кровью

– Ты же грамотный, Осинцев, – утомленно усмехнулся Станислав. – Десять классов закончил. Ты же не дурак. Детективы небось читаешь. Сериалы по ящику смотришь. Впрочем, на кой черт тебе детективы? У тебя же к хозяину две ходки, по серьезным статьям. Вроде как курсы повышения квалификации за плечами, если не криминальный университет, а то и академия. Так что должен ты понимать: клинки все разные, двух одинаковых нет. И по виду раны хороший эксперт всегда сможет определить, каким клинком ее нанесли. А эксперты у нас хорошие!

Здесь полковник Крячко преувеличивал, выдавая желаемое за действительное. Что касается огнестрельных ранений, то да. Особенно, если в наличии имеется пуля. С холодным оружием несколько сложнее. Тут полной достоверности достичь не удается.

Но Осинцев купился!

На что Станислав и рассчитывал. Кадык у Сергея непроизвольно дернулся, пальцы левой руки медленно сжались в кулак. Теперь нужно было развивать давление, потрошить Осинцева по полной программе.

Станиславу было даже немного жаль его: было совершенно очевидно, что Сергей навряд ли выберется. Никакого медицинского образования не требовалось, чтобы это понять. Достаточно лишь поглядеть на то, что от Осинцева осталось! Скелет, обтянутый кожей. Кроме того, перед тем, как зайти в палату, Крячко поговорил с врачами. Те вообще сначала не хотели допускать его к пациенту, но Станислав умел настоять на своем. Ему ясно сказали: жить Осинцеву осталось недолго. Неделя, максимум – две. И ничего сделать нельзя. Насколько Осинцев осознает безнадежность своего положения? От этого многое зависит.

Необходимо было развивать давление. Но как? Крячко решил рискнуть, продолжить блеф и проверить еще одну свою догадку.

– А в Кислогорске ведь тоже ты отметился, – задумчиво сказал Станислав. – Тем же самым ножиком… Зачем тебе потребовалось Алексея Андронова убивать, скажи на милость? Он чем тебе помешал? Или не тебе, а вам с Иннокентием?

При этих словах лицо Осинцева снова чуть заметно перекосилось, и Крячко понял: еще одно попадание. Прямо в десятку.

– Ничего не докажете, – хрипло выговорил Осинцев. – Ни‑че‑го!

– Еще как докажу! – уверенно произнес Крячко, хоть никакой уверенности не испытывал. – Только на это время потребуется. У меня его нет. У тебя – тоже. Давай начистоту. Я тебе сейчас жестокую вещь скажу, Сергей, но ведь ты не ребенок, а я клятвой Гиппократа не связан. Жить тебе осталось недолго. Никак не больше месяца.

Он внимательно и жестко посмотрел в глаза Осинцева, и по тому, как они изменились, словно бы чуть поплыли, понял: Осинцев не строит иллюзий относительно своей судьбы, понимает, что ему не выкарабкаться. Такие вещи, как неминуемое приближение конца, люди, подобные Осинцеву, чувствуют безошибочно.

Под холодным оценивающим взглядом этого странного мента Осинцев ощутил себя так, как будто он вновь лежит на операционном столе в ярком режущем свете бестеневых ламп.

С чувством горького и тяжелого отчаяния Сергей подумал, что не хочет те последние дни, которые остались ему на земле, провести в медчасти ИВС. Вот не хочет, и все! Не хочет, чтобы его вновь допрашивали, устраивали очную ставку с женой Кайлинского… Ну почему его не могут оставить в покое?! Нет, этот полковник с цепкими глазами спокойно помереть ему не даст. А еще грызли Сергея изнутри бессильная, а потому особенно острая злость и обида. Все-таки разные вещи: самому осознавать безнадежность своего положения и неотвратимость скорого конца и услышать об этом из чужих уст, вот так, напрямую. Ведь не врал ему мент, не запугивал. Незачем ему Осинцева запугивать! Как же так? Он умрет, станет ничем, даже имя его забудется чуть ли не на следующий день после смерти, а те сволочи, которые… Почему, в конце-то концов, они останутся безнаказанными?! Мало того что безнаказанными, еще и поживятся! Уже небось поживились… А за чей счет? Сам он расплатиться, увы, не сможет…

Крячко вновь словно бы прочитал мысли лежащего перед ним уголовника, рецидивиста и убийцы Сергея Осинцева по кличке Оса.

– Вот что, – решительно и твердо сказал Станислав, – я предлагаю тебе сделку. Я согласен пойти на серьезное служебное нарушение. Не буду врать: не из-за того, что мне так уж жаль тебя. Хоть, поверь, и этот момент присутствует. Но в основном – в интересах дела, которым я сейчас занимаюсь. Мне некогда долго и вдумчиво раскрывать тебя по всем правилам. Да и не слишком хочется, откровенно говоря. Ты скоро перед таким судом предстанешь, что…

– Не верю я в тот суд, – тихо откликнулся Осинцев и тяжело сглотнул.