Смерть внезапна и страшна

Он наговорил мне таких вещей, что сердце мое поет от непередаваемого счастья! Все мои мечты могут осуществиться – благодаря ему. Я никогда не думала, что встречу столь отважного человека! Фейт, он действительно удивительный… Он – визионер, он – герой в лучшем смысле этого слова: не из тех, что рвутся покорять народы, которые следовало бы предоставить самим себе, не из тех, что ввяываются в бессмысленные кровавые стычки, чтобы открыть исток той или другой реки. Он совершает свой крестовый поход дома, и его великие принципы помогут десяткам тысяч. Даже не могу сказать, насколько я счастлива и горда тем, что он выбрал меня!

До завтра. Твоя любящая сестра Пруденс.

– А теперь второе из тех, что я пометил… если вы не против? – продолжал Ловат-Смит.

И вновь Монк читал, а закончив чтение, поднял глаза от исписанного листа бумаги без определенного выражения на лице и в глазах. Рэтбоун знал его достаточно хорошо и понимал, с каким негодованием воспринимал детектив вторжение в глубинные думы женщины, которой он восхищался. Зал притих: все обратились в слух. Присяжные глядели на сэра Герберта с нескрываемой неприязнью.

– Остальные письма тоже написаны в подобном ключе, мистер Монк? – спросил Уилберфорс.

– Некоторые из них, – сказал сыщик. – Другие же – нет.

– Наконец, мистер Монк, не прочтете ли вы письмо, которое я перевязал желтой лентой?

Негромким строгим голосом Уильям прочел:

Дорогая Фейт, пишу просто записку. Я слишком потрясена, я не могу написать больше. Я настолько устала, что хочу уснуть и не просыпаться. Все оказалось обманом. Я едва могу поверить в это даже теперь, услышав все от него самого. Сэр Герберт полностью предал меня. Это была всего лишь ложь – он просто хотел воспользоваться мной, – и его обещания ничего не значат. Но я не оставлю дело просто так. У меня есть сила, и я ею воспользуюсь!

Пруденс.

Со всеобщим вздохом, под шорох одежд все головы отвернулись от сыщика, устремив взгляды вверх, на скамью подсудимых. Сэр Герберт застыл в напряженной позе, и на лице его выступили морщины, выражавшие усталость и смятение. Он казался не столько испуганным, сколько потерявшимся в каком-то бессмысленном кошмаре. Глаза его с отчаянием впились в Рэтбоуна.

Ловат-Смит помедлил, разглядывая Монка, а потом решил воздержаться от дальнейших расспросов, поскольку по-прежнему не мог испытывать уверенности в ответе.

– Благодарю вас, – проговорил он, поворачиваясь к адвокату. Тот напрягал свой ум, пытаясь придумать слова, способные как-то смягчить произведенное письмами впечатление. Он не мог заставить себя посмотреть на бледное лицо своего подзащитного. Страх наконец стер с него то благородное выражение, с которым хирург восседал все это время на скамье подсудимых. Только наивный человек мог не заметить воздействие писем Пруденс на суд.

Оливер заставил себя не смотреть в глаза присяжным, но по их молчанию и белым щекам, разом повернувшимся в сторону скамьи подсудимых, понял, что приговор уже сложился.

О чем же спросить у Монка? Как можно смягчить это впечатление? Защитнику ничего не приходило в голову. Сейчас он не доверял Уильяму. Гнев на сэра Герберта, предавшего Пруденс, мог помешать детективу подумать о более благородных интерпретациях письма. Но даже если бы они нашлись, то все равно оставались бы всего лишь мнением.

– Мистер Рэтбоун? – Судья Харди глядел на него, поджав губы.

– У меня нет вопросов к этому свидетелю. Благодарю вас, милорд, – ответил адвокат.

– Итак, свидетель подтвердил обвинение, как вы, конечно, понимаете, милорд, – прокомментировал Ловат-Смит с мягкой спокойной улыбкой.

– В таком случае, поскольку становится поздно, мы объявляем перерыв, и защита приступит к опросу своих свидетелей завтра, – решил судья.