Собрание

Однажды у дома родного,
На асфальт шершавый,
С пристройки невысокой
Мне прямо под ноги упал венок живой
Из воробьев тяжелых, крупных,
двух слившихся и клювом и хвостами.
У ног прохожих, шин автомобильных
Они, чуть трепыхаясь, изнывали…

В зимнюю ночь,
Когда Солнце кажется безвозвратным,
Когда оно в ад нисходит
И медленно, неостановимо
Вдруг обернется к нам,
Вспомнила я нежданно
Птичье кольцо живое,
Вспомнила и двух братьев,
Слившихся воедино — так что не различить.
(Греков детские бредни — их не понять, не забыть)
Полидевк, Сын Зевса,
Жизнь окончив земную,
Взят был отцом на Олимп
Веселый,
Кастор, смертного отпрыск,
Тенью печальной томился
В далекой щели преисподней.
Но Полидевк, тоскуя,
Брата так не оставил.
Сам он в Аид спустился
И полгода там оставался,
Сам уступил ему место
На пиру и чашу забвенья
Бед и страданий земных…
А потом они снова менялись,
Так в колесо превратились —
Вечно в прыжке под землю,
Вечно в прыжке в небеса.
Тени в полях летейских,
Боги на снежных вершинах
Не знали кто перед ними —
Божественный брат или смертный.
Так над моею душою
Вечно паришь ты, бессмертный,
Легкий и лучший двойник,
Полный ко мне состраданья
Долю разделишь мою.
Смертный осколок темный,
Обняв,
Выведешь из Преисподней
Ты самого себя
Верю я — мы сольемся,
Как два воробья на асфальте
Как Диоскуры в полете.

6

Глядя на белый порох,
Засыпавший наши дворы,
Думаю — бедному солнцу
Не вылезть из этой дыры,
В которую провалилось
(И валится каждый год),
Белая морда солнца
В обмороке плывет,
И щурится — неохота
Ему возвращаться назад.
Оно как ведро световое
Расплескалось, спускаясь в ад.

7. Рождество на чужбине

Глинтвейн не согреет.
Холодны чужие дома.
На базаре рождественском
Ходит, бродит, гуляет
Белая тьма.

Ходят бабы, как солдаты —
Толчея такая!
Кто-то крикнул: «Тату, тату
Я тоби шукаю!»
Чем толпа чужее,
Чем темней ее речь —
Её оклики-всклики,
Тем блаженнней
Твое одиночество.
Чужие люди, они как вол,
Осел и телец в дверях.
Радуйся!
Ты одинок, как Бог.
Не на кресте,
А в яслях.

8. Эпилог

О тёмной и глупой, бессмертной любви
На русском, на звёздном, на смертном, на кровном
Скажу, и тотчас зазвенят позвонки
Дурацким бубенчиком в муке любовной
К себе и к Другому,
К кому — всё равно —
Томится и зреет, как первое в жизни желанье,
И если взрастить на горчичное только зерно —
Как раненый лев, упадет пред тобой мирозданье.

декабрь 2002

II

" Когда с наклонной высоты "