Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения 1961–1972

Минуя свое прямое начальство,
минуя следующее начальство,
минуя самое большое,
обращаюсь с открытой душою
прямо к читателю.

Товарищ читатель, купивший меня

за незаметную для бюджета
сумму,
             но ждущий от поэта
поддержки внутреннего огня.
Товарищ читатель! Я остался
таким, как был. Но я — устал.
Не то чтобы вовсе излетался,
но полклубка уже размотал.

Как спутник, выпущенный на орбиту

труда и быта,
скоро
            в верхний слой атмосферы
войду. И по-видимому — сгорю.
Но то, что я говорю,
быть может, не будет сразу забыто.
Не зря я копался в своем языке.
Не зря мое время во мне копалось:
старый символ поэзии — парус —
год или два
                       я сжимал в руке.
Год или два
                         те слова,
что я писал,
                      говорила Москва.
Оно отошло давным-давно,
время,
                 выраженное мною,
с его войною и послевойною
Но,
как в хроникальном кино,
то, что снято, то свято.
Вечность
                даже случайного взгляда,
какие-то стороны, грани, края
запечатлели пленка и я.

Храните меня в Белых Столбах,

в знаменитом киноархиве,
с фильмами — хорошими и плохими
с песней,
                  почему-то забытой в губах.

«Категориальное мышление…»

Категориальное мышление,
делящее население
на четыре сорта или пять,
объявляется опять.

Между тем

сортов гораздо больше,
я неоднократно замечал:
столько же,
сколько поляков в Польше,
в Англии, к примеру, англичан.

И любая капля в море

громко заявляет о своем
личном, собственном,
отдельном горе,
воплем оглашает окоем.

И любая личная трагедия

катастрофе мировой равна,
и вина пред личностью — вина
перед человечеством,
                                       не менее.

Общества и личности пропорции

обобщать и упрощать
почти то же,
что тащить и не пущать.

Так отбросим прочь

мегаломанию,
заменив ее совсем
эрой поголовного внимания
всех ко всем.

ЗАПЛАНИРОВАННАЯ НЕУДАЧА

Крепко надеясь на неудачу,
на неуспех, на не как у всех,
я не беру мелкую сдачу
и позволяю едкий смех.

Крепко веря в послезавтра,

твердо помню позавчера.
Я не унижусь до азарта:
это еще небольшая игра.

А вы играли в большие игры,

когда на компасах пляшут иглы,
когда соборы, словно заборы,
падают, капителями пыля,
и полем,
             ровным, как для футбола,
становится городская земля?

А вы играли в сорокаградусный

мороз в пехоту, вжатую в лед,
и крик комиссара, нервный и радостный:
— За Родину! (И еще кой за что!) Вперед!

Охотники, рыбаки, бродяги,

творческие командировщики
                       с подвешенным языком,
а вы тянули ваши бодяги
не перед залом — перед полком?

«Воспитан в духе жадной простоты…»