Софийские рассказы

Рабочие начали грузить, дав мне возможность доесть свой «обед», пока они будут работать. И мне это было приятно, потому что через полчаса мне предстояло снова выезжать.

Меня всегда тянет в поездку. Не люблю сидеть на одном месте. А на автобазе некоторые думают, что я делаю это для того, чтобы заработать побольше денег.

2

Конечно, деньги мне никогда не были безразличны. Накрутив тонно-километров больше установленной нормы, я всегда брал свой карандаш и прикидывал, сколько получу в конце месяца. Например, по моим расчетам, в конце этого месяца я должен был получить больше бригадира Иванчева, и это наполняло меня гордостью, несмотря на то что слава давно меня перестала волновать. Сейчас аплодисменты и адреса мне уже не были нужны. Я человек без дома, без жены, без детей. На моих плечах единственный рабочий костюм, неопределенного цвета старое пальто, оставшееся от 1951 года, старые туристские ботинки я зеленоватая выцветшая штормовка тех дореволюционных времен, когда мы проводили нелегальные студенческие собрания. Учился я тогда в Свободном университете. В этом университете, в котором я провел два с половиной года и который бросил из-за хвостов в нескольких семестрах, я научился кое-чему, что помогало мне жить и сейчас. По моим грубым подсчетам, мне, чтобы встать на ноги, нужно самое малое шесть месяцев. Действительно, неприятно, что я был вынужден все еще жить в заводской гостинице, но что поделаешь — острая нехватка жилья! Иногда я спрашивал себя: для чего же мы строили этот город? Чувствовал, что не прав. Строили мы много, но пришло время великих переселений, деревня потянулась в город…

Я все еще здесь числился в новеньких и почти никого не знал, не считая уборщицы автобазы тети Златы и ее мужа бай Драго, который водил электрокар на территории завода, да еще директора гостиницы Гюзелева, с которым познакомился раньше, чем с другими. Это был человек удивительно низенького роста, строгий и очень важный. Называли его Гномом. У него были канцелярия, телефон, книга прибытия-убытия, квитанционная книжка, печать, штемпельная подушка, стеклянная чернильница и пресс-папье. Несмотря на то что канцелярия часто бывала закрыта, что, впрочем, меня вовсе не интересовало, присутствие директора всегда ощущалось всеми. Поэтому я был крайне осторожен, особенно когда шел по коридору мимо канцелярии. Даже закрытая, канцелярия меня пугала!

Такое же смущение я испытывал и перед формой. Мой отец был сторожем. Носил, сколько я помню, списанные офицерские галифе и фуражки, которыми он очень гордился, словно был не обыкновенным сельским сторожем, а офицером штаба местного гарнизона. Разумеется, этими фуражками и галифе он пугал сельских пастушат. Я все равно не обращал на все это никакого внимания. Злили меня только его постоянные попреки, что я не хочу поступать на чиновничью службу.

Наверное, я был похож на свою мать, но она, к сожалению, умерла еще совсем молодой. Она работала в госхозе и там погибла в результате несчастного случая — ее затянуло ремнями молотилки, когда она подавала снопы во время молотьбы. О форме я сказал попутно, потому что еще не привык к порядкам в заводской гостинице. Я был уверен, что и с Гномом мы поладим, хотя он и ходил в галифе, какие в свое время носили жандармы. Он был горд до невозможности, по крайней мере, мне так показалось, однако уже два раза просил меня подвезти его до стадиона, где играли футбольные команды «Раковский» и «Динамо». Похоже было, что страсть у него к футболу сильная.

Как и везде, в этом городе сражались между собой две команды. Я еще не решил, за кого болеть, но, кажется, скоро решу. Наверняка это будет команда «Раковский». За нее болел директор гостиницы. Он мне вчера сказал об этом. Я его как-то раз видел в коридоре пьяным. Он тогда сильно ругал «Динамо». Мне казалось, что с этим человеком у меня еще будут серьезные неприятности. Он думал, что «зил» — это что-то вроде брички, которая может его развозить по стадионам. Вчера я ему отказал. Настроение у него сразу стало кислым. Может быть, поэтому вечером, когда я вернулся из своего долгого путешествия, он приказал закрыть душевую. Это же просто глупо! Нет, за «Раковского» я болеть не стану! Пусть их бьют!

Правда, вчера я и в самом деле вернулся очень поздно. Было половина двенадцатого ночи. Я оставил грузовик перед гостиницей, потому что не имел времени добираться до автобазы, и поднялся по ступенькам на второй этаж, в свою комнату. Вместе со мной там жили еще три человека.

Здание притихло. Все спали. И хотя все комнаты были закрыты, отовсюду несло портянками и пыльными одеялами. Все это, разумеется, было совершенно естественным. Плохо только, что двери туалетов были распахнуты, будто через них прошел полк солдат. Неужели нельзя было найти ведро хлорки, чтобы продезинфицировать эти помещения, и запереть подвал, откуда тянуло залежавшейся брынзой?