Союз еврейских полисменов

Если бакалавр иешивы что и умеет, так это отвечать вопросом на вопрос.

— А я знаю? Был бы я законником в модных штанах, скажите мне, пожалуйста, ошивался бы я тут с тряпкой и дрыном?

Внутри все они сгрудились вокруг большого картографического стола — Ицик Цимбалист и его команда — дюжина затянутых в ремни молодцов в желтых комбинезонах. Подбородки молодцов обиты оплетенными сеткой валиками бород. Присутствие женщины в мастерской порхает между ними встревоженным мотыльком. Цимбалист последним отрывает взор от распростертой перед ним на столе проблемы. Когда он видит, кто пришел с новым насущным вопросом к кордонному мудрецу, он кивает и хмыкает чуть ли не с упреком, как если бы Ландсман и Бина опоздали к назначенному часу.

— Утро доброе, господа, — говорит Бина, и флейта ее голоса звучит как-то диковинно и неубедительно в этом большом мужском сарае. — Я инспектор Гельбфиш.

— Доброе утро, — отвечает кордонный мудрец.

Его костлявое бесплотное лицо нечитаемо, как клинок, как голый череп. Отработанным движением он сворачивает в рулон не то карту, не то схему, перетягивает ее куском бечевки и идет к стеллажу, чтобы бросить рулон на полку, где он затеряется среди тысяч собратьев. Движения его старчески размеренны, поспешность для него — давно забытый порок. Походка у Цимбалиста непредсказуемая, подпрыгивающая, но руки затейливы и точны.

— Обед окончен, — сообщает он команде, хотя еды нигде не видать.

Команда нерешительно огораживает кордонного мудреца неправильной формы эрувом, готовая защитить его от мирских бед, которые несет в их обитель эта пара полицейских жетонов.

— Лучше пусть погуляют поблизости, — говорит Ландсман. — Возможно, нам придется побеседовать и с ними.

— Обождите в фургонах, — велит Цимбалист. — Не путайтесь под ногами.

Они неторопливо направляются через мастерскую к гаражу. Один возвращается, неуверенно теребя бороду:

— Раз обед уже закончился, рав Ицик, может, мы поужинаем?

— И позавтракайте заодно, — соглашается Цимбалист. — Вам сегодня всю ночь на ногах.

— Дел невпроворот?

— Шутите? Годы нужны, чтобы упаковать все это безобразие. Контейнер придется заказывать. — Он направляется к электрочайнику и расставляет три стакана. — Ну, Ландсман, я слышал, вроде как вы ненадолго лишились своего жетона.

— Всё-то вы слышите, — говорит Ландсман.

— Что слышу, то слышу.

— А слышали вы о туннелях, прорытых кем-то под Унтерштатом на случай, если американцы ополчатся на нас и решат устроить актион?[70]

— Краем уха, я бы сказал. Вот вы сейчас напомнили.

— То есть у вас вряд ли совершенно случайно имеется план этих туннелей? Куда они ведут, как соединяются и тому подобное.

Старик по-прежнему стоит спиной к ним, разрывая бумажные конвертики с пакетиками чая.

— Какой же я тогда кордонный мудрец, если бы у меня не было этого плана?

— Значит, если бы по какой-то причине вам захотелось впустить кого-нибудь, скажем, в подвал гостиницы «Блэкпул» или выпустить оттуда так, чтобы никто этого не заметил, вы смогли бы?

— А зачем мне это? — говорит Цимбалист. — Я бы даже тещину собаку не пустил в этот клоповник.

Он вынимает вилку недокипевшего чайника из розетки и окунает в стаканы чайные пакетики: раз-два-три. Ставит стаканы на поднос с баночкой повидла и тремя чайными ложечками и приглашает гостей за стол в его углу. Чайные пакетики неохотно делятся своим цветом с чуть теплой водой. Ландсман угощает всех папиросами и дает прикурить. Из фургонов долетают не то мужские вопли, не то хохот, поди пойми.

Бина ходит по мастерской, восхищаясь обилием и разнообразием веревок, бечевок и тросов, осторожно переступая, чтобы не угодить в силки перекати-поля из проволоки, серой резиновой обмотки с кроваво-медной начинкой.

— Вы когда-нибудь ошибаетесь? — спрашивает Бина мудреца. — Говорите кому-то, что он может носить в руках там, где нельзя носить? Прочерчиваете линию там, где она не нужна?

— Я не смею ошибиться, — говорит Цимбалист. — Несение в Шаббат — серьезное нарушение. Люди подумают, что моим картам нельзя доверять, и мне конец.

— У нас до сих пор нет баллистической экспертизы оружия, из которого был убит Мендель Шпильман, — осторожно говорит Бина. — Но ты видел рану, Мейер.

— Видел.

— Может так быть, чтобы ее оставил, скажем, «глок», или «интратек», или еще какой-нибудь автоматический пистолет?

— По моему скромному мнению, нет.

— Ты немало времени посвятил команде Литвака и их огнестрельным цацкам.

— И наслаждался каждой минутой.

— Видел ли ты в их ящике с игрушками хоть одну неавтоматическую?

— Нет, инспектор, не видел ни единой.

— И что это доказывает? — интересуется Цимбалист, опуская свой нежный зад на надувную подушку-пончик, лежащую на стуле. — И что более важно — почему это должно волновать меня?

— Не считая, разумеется, вашей личной заинтересованности общего плана в том, чтобы правосудие свершилось в данном конкретном случае? — уточняет Бина.

— Не считая этого, — соглашается Цимбалист. — Детектив Ландсман, вы думаете, что Альтер Литвак убил Шпильмана либо заказал его убийство?

Ландсман смотрит прямо в лицо кордонного мудреца и произносит: