Союз еврейских полисменов

— Он не убивал. Не мог бы. Мендель был не просто нужен ему — аид сам уверовал в Менделя.

Цимбалист моргает, щупает пальцем лезвие переносицы, обдумывая услышанное, словно это был слух о новорожденном роднике, который заставит его перекроить одну из карт.

— Не верю, — заключает он. — Кто-то другой. Кто угодно, но не этот аид.

Ландсман не спорит, не считает нужным. Цимбалист тянется за своим стаканом. Жилка ржавчины извивается в воде, как ленточка внутри стеклянного шарика.

— Как бы вы поступили, если бы одна из линий на вашей карте, — говорит Бина, — оказалась, к примеру, заломом на бумаге? Волосинкой? Случайным росчерком пера? Чем-то подобным. Сказали бы вы об этом кому-нибудь? Пошли бы к ребе? Признались бы, что совершили ошибку?

— Этого никогда бы не случилось.

— А если бы случилось? Смогли бы вы тогда жить в ладу с самим собой?

— А если бы вы, инспектор Гельбфиш, узнали, что посадили за решетку невинного человека, упрятали на много-много лет, на всю оставшуюся жизнь, вы бы смогли жить с собой в ладу?

— Такое происходит постоянно, — отвечает Бина. — Но вот она я.

— Что ж, тогда, мне кажется, вы знаете, что я чувствую. Кстати, термин «невинный» я толкую весьма широко.

— Я тоже, — соглашается Бина, — без всякого сомнения.

— За всю мою жизнь я узнал лишь одного человека, которого могу описать этим словом.

— Тут вы меня опередили, — говорит Бина.

— И меня, — говорит Ландсман, тоскуя по Менделю так, словно они много лет были близкими друзьями. — Как ни печально это признавать.

— Знаете, что толкуют люди? — говорит Цимбалист. — Эти гении, с которыми я живу бок о бок? Они говорят, что Мендель вернется. Что все происходит, как предначертано. Что когда они прибудут в Иерусалим, Мендель уже будет там и встретит их. Готовый править Израилем.

Слезы заливают впалые щеки кордонного мудреца. Мгновение спустя Бина извлекает из торбы чистенький и наглаженный носовой платок. Цимбалист берет платок и какое-то время бездумно смотрит на него. А затем мощно выдувает «текиа» шофаром своего носа.

— Хотел бы я увидеть его еще хоть раз, — говорит он. — Признаюсь вам честно.

Бина взваливает торбу на плечо, и та снова с готовностью принимается тянуть это плечо вниз.

— Собирайте вещи, мистер Цимбалист.

Старик выглядит потрясенным. Губы его надуваются, словно в попытке раскурить невидимую сигару. Он хватает со стола ленту сыромятной кожи, завязывает на ней узел, снова кладет на стол. Затем снова берет и развязывает.

— Вещи? — К нему наконец возвращается дар речи. — Вы говорите, что я арестован?

— Нет, — говорит Бина. — Но я хочу, чтобы вы поехали с нами, и мы побеседуем более подробно. Можете позвонить своему адвокату.

— Моему адвокату?

— Я думаю, это вы вывели Альтера Литвака из его гостиничного номера. Еще я думаю, вы с ним что-то сделали — спрятали, а то и убили. Я хотела бы знать, что именно.

— У вас нет доказательств. Лишь догадки.

— У нас есть одно маленькое доказательство, — говорит Ландсман.

— Около метра, — прибавляет Бина. — Можно ли повесить человека на метре веревки, мистер Цимбалист?

Кордонный мудрец трясет головой — раздраженно и насмешливо. Он уже пришел в себя и обрел прежнюю осанку.

— Вы только попусту теряете время — и мое, и ваше, — говорит он. — У меня работы непочатый край. Да и вы, по вашему же собственному признанию, до сих пор не выяснили, кто же убил Менделе. Так почему бы многоуважаемым детективам не сосредоточить свое внимание на этом и не оставить меня в покое? Возвращайтесь, когда поймаете предполагаемого убийцу, и я скажу вам, что знаю о Литваке, и, кстати сказать, на данный момент я ничего о нем не знаю, ничего — официально и во веки веков.

— Так не пойдет, — говорит Ландсман.

— Ладно, — говорит Бина.

— Ладно! — восклицает Цимбалист.

— Ладно? — вопросительно смотрит на Бину Ландсман.

— Мы ловим убийцу Менделя Шпильмана, — говорит Бина, — а вы даете нам сведения. Полезные сведения об исчезновении Литвака. И отдаете мне Литвака, если он все еще жив.

— По рукам, — соглашается кордонный мудрец, протягивая правую клешню, узловатую и веснушчатую, и Бина пожимает ее.

Ошеломленный Ландсман встает и тоже пожимает руку кордонному мудрецу. Потом он следом за Биной выходит из лавки в угасающий день и впадает в еще большее смятение, увидев, что Бина плачет. Но в отличие от слез Цимбалиста, у Бины это слезы ярости.

— Поверить не могу! — рыдает она, утираясь бумажной салфеткой из своих бездонных запасов. — Это ведь точно в твоем духе!

— У моих близких знакомых нередко случается такое, — говорит Ландсман. — Они начинают вести себя как я.

— Мы — офицеры полиции. Мы на страже закона!

— Люди книги, как говорится.

— Да пошел ты!

— Хочешь, вернемся и арестуем его? Имеем право. У нас есть трос из туннеля. Задержим. Для начала хватит.