Сокол над лесами

Едва помня себя, Эльга прильнула губами к его шее, впитывая полузабытое, но такое прекрасное ощущение его теплой кожи. Он с силой обнял ее, и что-то случилось – каждый из них перестал быть сам по себе, тепло их тел слилось и вспыхнуло, как вспыхивают две тлеющие головни в костре, если сдвинуть их вместе. Жизненная сила их потекла единым потоком, как вода в двух слившихся реках. И блаженное тепло наполнило каждую частичку, словно усилие их объятий пробудило божество. Только сейчас, когда это знакомое им божество вновь проснулось, оба они ощутили, как темно и холодно внутри было без него, как долго они этого ждали и как тяжко давалось им ожидание.

Эльга подняла голову и потянулась к его лицу, словно в поцелуе был ее источник дыхания и самой жизни. Раскрылась ему навстречу, с облегчением сбрасывая оковы, которые сама на себя наложила; от долгожданного прикосновения его губ внутри все вспыхнуло и затрепетало, сама кровь будто потекла ему навстречу, каждая мышца наливалась силой для объятий, дарящих единственную подлинную жизнь.

– Пойдем, – хрипло шепнул Мистина и подтолкнул ее к спальному чулану. – Ута не здесь сейчас живет, никто не сунется…

– Нет… все видели, как я вошла… – слабо отбивалась Эльга, пока он тянул ее к хорошо ей знакомому покойчику. – Все знают, что мы здесь вдвоем…

– А и Хель с ними.

Сам голос Мистины лишал Эльгу воли к сопротивлению. Он слишком долго ее ждал и слишком устал от ожидания, чтобы упустить этот счастливый случай. Но и Эльга вдруг забыла все доводы, какими убеждала себя держаться от него подальше. Она устала быть одна между землей и богами. Тело ее стосковалось по горячему биению жизни, а душа – по чувству равновесия мироздания, где ее женской силе отвечает равная мужская сила. Мысленно сказав «да», она больше не противилась, пока Мистина вел ее в спальный чулан, отстегивал серебряные «скорлупки» с хенгерка, брал ее на руки, опускал на широкую лежанку, стягивал белые чулки. Исчезли все мысли, осталось лишь стремление поскорее очутиться в его объятиях, сомкнуть руки на его спине, раскрыться до конца, чтобы слиться с ним воедино – и оставить весь мир земной глубоко внизу…

– Ты соскучилась по мне, – сказал Мистина, опираясь на локоть и склонясь к ее лицу.

В его довольной улыбке сквозило торжество, и Эльга закрыла глаза, чтобы ее не видеть. Вторая его рука гуляла по ее телу под сорочкой, вновь утверждаясь в правах владения этими прекрасными угодьями. Эльга еще не отдышалась, и при каждом вздохе внутри вновь расцветала горячая вспышка счастья. Было легко, будто с нее сползла опостылевшая старая шкура, тяжелая и душная, и она вышла на волю, светлая и невесомая.

– Да. – Глупо было оспаривать то, в чем он только что убедился. – Но я пришла вовсе не за этим.

И все же ей хотелось скорее смеяться, чем плакать. Каждую частичку наполняло ощущение подлинной жизни, истинного пробуждения. Как будто все прошлое с его потерями и трудностями сгорело в один миг, а впереди их ждет новый мир, чистый, светлый и душистый, как летнее утро. И неясно, зачем она так долго ждала и томилась, ведь это счастье всегда было рядом. В эти мгновения ничего, кроме блаженства разделенной страсти, для нее не существовало. А гора каменная, стоявшая между ними еще вчера, вдруг оказалась мелким камешком, через который они шагнули, даже его не заметив.

– О… ведьма киевская, сова дунайская! – стыдясь упомянуть богов, Эльга села и прижала ладони к лицу. – Я правда пришла не за этим!

Наконец она опомнилась. Весь день вчера думала, как найти удачи для сына, а сама вместо этого опять сотворила блуд с мужем собственной сестры. На первом году вдовства! Какой стыд!

Эльга подняла лицо и сквозь раздвинутые пальцы робко взглянула на кровлю – в левую сторону. Там, где ей часто мерещился наблюдающий за ней взор с того света.

– Видно, там у Ясеня нас крепкой ниточкой связали, нам этих пут не скинуть, – Мистина протянул руку и взял ее за плечо, чтобы уложить обратно, но она сбросила его ладонь. – Можно было уже привыкнуть, за пятнадцать-то лет.

Не пятнадцать, меньше. Первые три года Эльга недолюбливала Мистину и не доверяла ему. При первых встречах он показался ей слишком самоуверенным и дерзким, а потом, когда она убедилась, что на пути к своим целям он не ведает преград, то стала его опасаться. Взаимное понимание пришло к ним, когда он стал более осмотрительным, а в Эльге созрели ум и воля, придавшие ей уверенности. Но лишь после первого похода на греков она обрела в нем опору и поверила ему по-настоящему. Эта связь изменила ее, стала ее частью, и теперь Эльга не мыслила себя без Мистины. Даже когда подавляла влечение к нему ради права уважать себя.

«Неужели я никогда от тебя не избавлюсь?» – мысленно ответила она сейчас. Но молчала, зная, что Мистина не очень-то и виноват. Он обещал ждать, пока она передумает – и ждал. Она сама позволила ему решить, что это уже случилось. Потому что ее влечение к нему ничуть не утихло и лишь накапливалось, пока не превысило силу сдерживать его.