Солдаты вышли из окопов…

Подмигивая Бредову плутоватым глазом, Носков, любивший посплетничать, сообщил, как Пустовойтенко сделался генерал-квартирмейстером ставки. Прежний начальник штаба при Николае Николаевиче генерал Янушкевич рекомендовал Пустовойтенко, с тестем которого он был хорош, генералу Алексееву, и тот, не зная лично Пустовойтенко, взял его к себе. Теперь Алексеев жалеет о своем выборе, но ему неловко отделаться от своего генерал-квартирмейстера.

В столовой Бредов познакомился с капитаном Нестроевым — веселым, добродушным человеком. Капитан работал в общем отделе, но его знал весь штаб. «Это дока», — сказал про него Носков. И Бредова поразило выражение некоторой зависти в голосе полковника. Позже он узнал, что Нестроев зарабатывал большие деньги патриотическими брошюрами о героях войны, которые он печатал в газетах под чужим именем.

Нестроев весь искрился весельем и доброжелательством, никогда плохо ни о ком не говорил, и Бредов охотно с ним встречался, тем более что они были соседями по гостинице. Вечерами Нестроев запирался у себя и тихо играл на цимбалах.

— Неловко, знаете, — сказал он Бредову, который спросил его, почему он прячет от людей свое искусство. — Цимбалы — это такой инструмент, на котором играют уличные музыканты, а я офицер.

И, подсев к Бредову, рассказал, как много лет тому назад в Москве, на Никитском бульваре, он встретил музыканта, играющего на цимбалах, и его игра так ему понравилась, что он каждый день ходил слушать музыканта и потом сам купил цимбалы. Бредов с любопытством смотрел на старого стяжателя. А тот, положив цимбалы на широко расставленные колени, двумя молоточками извлекал из инструмента нежные, мелодичные звуки.

— Не офицерское занятие, — вздыхая, признавался Нестроев, — а отказаться не могу.

После игры он пил красное сухое вино и начинал рассказывать анекдоты, которых знал множество.

— Хотите, — предложил он однажды Бредову, — расскажу вам настоящий русский анекдот.

Он хитро улыбнулся и начал:

— Сел военный писарь с пишущей машинкой у Александровской колонны в Петербурге и настукал двадцать отношений в разные военные учреждения: «Сего числа я сел у Александровской колонны, о чем и уведомляю вверенное вам учреждение». Получив такую бумагу, все учреждения запрашивают, зачем такой-то сел у Александровской колонны и на какой предмет об этом сообщает. Тогда писарь отвечает, что все будет сообщено дополнительно, и требует себе помощника для подшивки бумаг и регистрации входящих и исходящих. Он опять получает запросы, предполагается ли дополнительное сообщение в скором времени. Он отвечает, что сообщение будет послано своевременно, и, так как переписка все увеличивается, просит уже второго помощника. Ему добавляют несколько писарей, дают помещение, а через год строят каменный дом для создавшегося таким образом департамента.

— Почему вы это рассказываете? — спросил Бредов.

— Да так… для подшивки!

«Подшивает он тонкой иглою!» — подумал о нем Бредов.

Вечером в садике, расположенном возле штаба, он увидел гуляющего генерала. По портретам узнал Алексеева — начальника штаба верховного главнокомандующего. Алексеев шел медленно, заложив за спину руки. Бредов почтительно отдал честь. Генерал ответил ему и, проходя мимо, внимательно посмотрел на него. У Алексеева были черные с мохнатыми бровями глаза, усы с проседью, среднего роста плотная фигура. Бредов разволновался. Вот он, человек, отвечающий за судьбу России! В одной этой маленькой человеческой голове сжаты просторы тысячеверстных фронтов. Человек этот должен взвешивать и видеть все то, что происходит от Черного до Балтийского моря, его приказу повинуются миллионы людей!..

Бредов с уважением глядел на плечи, выдерживающие такую тяжесть. Алексеев шел сгорбившись, устало подымая ноги. Бредов смотрел на него сзади, и внезапно страх охватил его. Верит ли генерал в победу? Ведь ему лучше, чем всем другим, ясны причины поражений русских. Отдана Галиция, добытая большой кровью. Только недавно потеряна Варшава, пали лучшие русские крепости — Новогеоргиевск, Брест-Литовск, Ковно, Осовец… «А если… если Алексееву ясно, что победы не будет?» — ужаснулся он своим мыслям.

18

По дороге, покрытой мягкой шелковой пылью, во главе остатков своей роты шел Петров. Ему нестерпимо хотелось пить. Он облизывал распухшим языком губы, песок хрустел на зубах. С трудом переставляя ноги, за ним брела кучка солдат. Тяжело вздохнув, Петров подумал, что сегодняшний день надолго запомнится ему. Только час тому назад рота вышла из боя. На лесистом холмике остались убитые, пустые гильзы патронов… Десятая рота прикрывала отход полка и отступала последней. Больше двух верст пробирались лесом и вышли наконец на дорогу. Воздух сотрясался от артиллерийской стрельбы. Бой, очевидно, шел с обеих сторон, и Петров с раздражением поглядывал влево, где совсем близко рвалась над деревьями германская шрапнель. Он увидел Карцева, у которого голова была перевязана розовым от крови бинтом, и окликнул его. Карцев шел шатаясь. Голицын нес его винтовку.

— Сейчас же на перевязочный пункт! — распорядился Петров.