Любая попытка философской классификации по категориям слов нашего языка должна показать, что невозможно разделить и ограничить несколько групп четко обозначенными рубежами. Попытайся мы разрушить взаимопереплетения смыслов и пожелай ограничить каждое слово его основным, или первоначальным, значением, нам пришлось бы искать какое-то второе значение, настолько прочно связанное со многими словами и фразами, что разрывать эти связи означало бы лишать наш язык богатства, возникающего вследствие бесконечности естественных способов адаптации.
20.1. Двусмысленность
Нам часто бывает трудно «выразить наши мысли», то есть обобщить наши ментальные состояния или облечь наши идеи в слова. Велик соблазн поставить это в вину двусмысленности слов, но проблема на самом деле глубже.
Кому-то может показаться, что это невозможно. «Я думаю именно то, что думаю, иначе быть не может. И это никак не связано с моим умением или неумением точно выражать мысли». Но фраза «о чем я сейчас думаю» по своей сути неоднозначна. Если толковать ее как описание состояния всех наших агентов, она будет охватывать многое из того, что не может быть «выражено» просто потому, что это многое недоступно нашему языковому агенту. Более умеренное толкование этой фразы сведется к частичному описанию состояния некоторых высокоуровневых агентов. Но важность состояния любого агента зависит от того, насколько оно воздействует на состояния других агентов. Это значит, что для «выражения» текущего состояния ума нужно частично предвидеть последующие действия ряда агентов. К тому времени, когда получится выразить себя, наше состояние уже будет отличаться от предыдущего; сами мысли двусмысленны, и выразить их нельзя, можно лишь заменить другими мыслями.
Дело не просто в словах. Проблема в том, что наши ментальные состояния склонны изменяться. Свойства физического объекта, как правило, сохраняются при изменении контекста, а вот «значимость» мысли, идеи или парциального ментального состояния зависит от того, какие другие мысли обдумывались одновременно и от результатов конфликтов и переговоров между агентами. Нелепо проводить четкое и абсолютное разграничение «выражения» и «мышления», поскольку само по себе выражение есть активный процесс, включающий упрощение и восстановление ментальных состояний посредством вычленения из подверженного переменам контекста.
Слушатели тоже вынуждены учитывать двусмысленность. Мы понимаем фразу: «Я написал записку сестре», пускай слово «записка» может означать короткое письмо, комментарий, доклад (докладная записка) и т. д. Если все слова по отдельности являются двусмысленными, благодаря чему мы постигаем смысл предложений? Благодаря тому, что контекст любого отдельно взятого слова уточняется другими словами, а также контекстом недавнего прошлого слушателя. Мы способны терпеть двусмысленность слов, поскольку уже научились справляться с двусмысленностью мыслей.
20.2. Обсуждая двусмысленности
Многие широко употребительные слова настолько неоднозначны, что даже простые предложения возможно истолковать несколькими способами.
Вероятно, речь о кинозвезде, хотя слушатель, не исключено, на короткое время впал в замешательство, когда эта фраза прозвучала. Беда в том, что слово «звезда» связано с разными полинемами (небесное тело, кинознаменитость, предмет определенной формы). Недолгая путаница возникает вследствие того, что слово «астроном» первоначально побуждает нас толковать слово «звезда» в значении «небесное тело». Но такое «бесчеловечное» толкование провоцирует конфликт в нашем агенте, отвечающем за интерпретацию идеи брака, а в результате появляется другая, более приемлемая интерпретация фразы. Проблема усложняется, когда предложение содержит два или более неоднозначных слова.