Сорванная помолвка

Он сделал ко мне шаг, а я отступила, не желая, чтобы он приближался, чтобы он меня касался. Или желая? Я сама не могла в этом разобраться.

— Бруно, уйди, — с трудом выдавила из себя я. — Уйди, пожалуйста. Я не хочу тебя видеть. Совсем не хочу.

Говорила это больше для себя, чем для него. Хотела убедить в этом себя. Мне не нужно хотеть его видеть. Это все лишнее. Он снова шагнул вперед, и мое сердце оборвалось: я решила, что он прямо сейчас уйдет, уйдет насовсем. Но нет. Неожиданно он притянул меня к себе и попытался поцеловать. Я сопротивлялась, но от его близости решимость таяла, как кусок сахара в стакане с горячим чаем. Отворачивалась, но делала это уже даже против собственного желания. Казалось, еще чуть-чуть — и наши губы встретятся. Я затихла и даже губы чуть приоткрыла в ожидании поцелуя.

— Берлисенсис, ты что здесь забыл? Тебе утром во Фринштад отправляться, а ты девочке мозги пудришь!

Этого грузного военного я встречала и раньше, но никогда не думала, что он — начальник Бруно. Его появление отрезвило, и я нашла силы вырваться из рук Бруно, который от неожиданности меня отпустил. Я быстро проскочила на несколько ступенек вверх и оказалась за спиной своего спасителя. Широкой спиной, надежной.

— Фьорд майор, — Бруно попытался его обойти, но не смог — военный уверенно заступил ему дорогу. — Фьорд майор, я не морочу никому голову, на этой фьорде я собираюсь жениться.

Я ощутила спиной твердое дверное полотно и поняла, что все это время отступала, сама того не замечая. Открыть дверь и закрыть ее за собой было делом одного мгновения. Дальнейший разговор я слушала уже из своей квартиры. Голоса звучали глуховато, но все же я разбирала каждое слово.

— Жениться он собрался, — насмешливо сказал военный. — А вот девочка явно замуж не собирается. Иди уж, жених, готовься к отбытию.

— Фьорд майор… — горячо заговорил Бруно.

— Спорим с командиром, Берлисенсис? Мне в сопроводительных документах это указать? — жестко сказал военный, не привыкший к противоречию.

— Фьорд майор, мне нужно с ней поговорить! — с отчаяньем в голосе сказал Бруно.

Даже мне его жалко стало, но не его командиру.

— Берлисенсис, это не последняя фьорда, которая тебе отказывает. Пошел в армию — выполняй приказы. Все остальное неважно. Сейчас в казарму — бегом марш!

Он гаркнул так, что я вытянулась в струнку и поймала себя на желании бежать, куда он сказал. Майор был уже зол, очень зол, что его приказ не выполняют мгновенно.

— Дульче, я обязательно тебе напишу! — крикнул Бруно.

Я стояла за закрытой дверью и слушала затихающие шаги, а потом села на пол и разревелась. Может, он и напишет, вот только я не стану отвечать. Все кончено. Вот вам и «созданы друг для друга». По всему получается, что я у него третья за короткое время. Я-то была уверена, что он страдает по погибшей невесте, а он и думать о ней забыл, прыгая от одной фьорде к другой. Разве можно доверять такому ветреному фьорду? Доверять и доверяться. Тут я вспомнила, что он ни разу не сказал мне, что любит, и расплакалась еще горше. Хотя и сказал бы, что от этого изменилось? Разве я смогу теперь ему верить?

Утром я с трудом себя сдерживала, чтобы не пойти посмотреть хоть издалека, как они будут отправляться. Постоять возле телепортационной и увидеть Бруно. В последний раз увидеть. Но взяла себя в руки и пошла в госпиталь. Нет, нельзя давать себе поблажек. И без этого в голову лезут неправильные мысли — что, может быть, стоило дать Бруно второй шанс. Ведь все случившееся — результат того, что он просто не подумал. Я накручивала прядь волос на палец и отпускала ее, потом опять накручивала и отпускала. Это простое действие немного успокаивало, но мысли на место не ставило.

— Переживаешь, что Бруно уехал? — спросила фьордина Каррисо.

— Нет, — попыталась я соврать.

Но предательская слезинка повисла на реснице. Наставница ее промокнула вытащенным из кармана кружевным носовым платочком и сказала:

— Дульче, у вас непременно все хорошо будет, поверь.

— Будет, — согласилась я, — только по отдельности.

Фьордина Каррисо усмехнулась, но совсем не обидно, напротив — как-то по-доброму, и обняла меня. Я уткнулась в ее целительскую мантию и расплакалась. Слезы приносили облегчение, хоть и были совершенно неприличным явлением для фьорды из нашей семьи. Наставница гладила меня по голове и тихо что-то говорила. Слезы уходили, и их место занимала звенящая пустота осознания, что из моей жизни навсегда ушло что-то важное. Я отстранилась от своей утешительницы и неловко сказала:

— Извините.

— Дульче, — как ни в чем не бывало невозмутимо сказала она, — как ты смотришь на то, чтобы отработать необходимый по контракту год у нас в госпитале? Я отправлю запрос во Фринштад. Думаю, его удовлетворят.

— Это было бы просто замечательно! — попыталась я улыбнуться.

— Вот и хорошо, — сказала она с ответной улыбкой.