Совдетство. Книга о светлом прошлом

– Ну что за безобразие! – возмущалась Скорнякова, глотая слюнки. – Вы меня как гоголевского городничего задариваете! С чем пирожки? Только попробую…

Я еще раз внимательно осмотрел комнату, ища тараканов: ни одного. Ладно! Подождем! Положив в карман сорок копеек, я спустился во двор. Под навесом как обычно дежурил наш сторож дядя Гриша, трясущийся так, словно к нему подключили провода высокого напряжения. Контузия. Во время войны он был моряком, упал за борт, снесенный взрывной волной, чудом спасся из ледяной воды и до сих пор ходит в черном бушлате, расклешенных брюках и тельняшке.

– Г-г-г-у-у-л-л-л-лять? – спросил он.

– Ага.

– Д-д-д-д-о-ж-ж б-б-б-у-д-д-е-е-т…

– Не сахарный – не размокну!

Я постоял под навесом, озираясь по сторонам и прикидывая, куда бы направиться со двора. Места знакомые, здесь я вырос, знаю каждую выбоину в асфальте, каждую завитушку карниза. Но иногда бывает так, что вдруг ты почему-то смотришь на привычное, словно впервые – на новенького. И тогда становится ясно, что совсем не знаешь дома, в котором живешь…

Парадный вход в наше общежитие напоминает древнегреческий портик, но не из мрамора, а из чугуна – литье, старинное, узорное, с прорезями. Спереди, под коньком, виден затейливый вензель из трех переплетенных букв «НТК». Говорят, это – инициалы бывшего хозяина, он сбежал от революции за границу, спрятав все свое золото у нас на чердаке, но пока никто еще не нашел, как это случилось в фильме «На графских развалинах». А вот когда в прошлом году ломали остатки сгоревшего дома в Налесном переулке, в стене обнаружены чугунок с серебряными монетами. Клад тут же забрали в пользу государства, а крановщику, шарахнувшему по стене чугунным ядром, пообещали премию. И вроде бы заплатили, хватило аж на мотоцикл с коляской. А вот Тимофеич усмехается, сомневаясь: мол, почему тогда стихушничал и не проставился? Шиш ему дали, а не двадцать пять процентов!

Раньше за общежитием расстилался парк с прудом, но потом там построили Маргариновый завод. Жалко, конечно, природу… А что делать? Это теперь зайдешь в гастроном – и вот, пожалуйста: позади прилавка на специальном алюминиевом столе высятся три куба, каждый размером с коробку от радиолы, два желтых, это соленое и несоленое масло, и третий куб – темно-коричневый – шоколадное! А после революции и Гражданской войны масла в стране не хватало даже детям, потому-то и построили Маргариновый завод. Лида говорит: специалистов из самой Америки вызывали, так как они там первыми додумались мазать на хлеб маргарин – дешево и сердито!

– Богачи-то у них наверняка коровье маслице жрут! – усмехается Тимофеич.

– Конечно, – соглашается маман. – А у нас масло доступно каждому!

– Зачем же вы тогда свою замазку херачите?

– Для разнообразия. Должен быть широкий выбор. Может, человек экономит – на машину копит? Поест пару лет маргарин, потом пойдет в Гавриков переулок и купит «Победу».

– Ну разве что так, если не окочурится от вашего питания…

– У нас все по ГОСТу!

– Оно и видно…

Общежитие отгорожено от завода высоким кирпичным забором, а дальний угол двора доверху завален пустыми ящиками, в них привозят в столовую банки и бутылки. Если вскарабкаться по ящикам, то можно увидеть весь завод. Между плоскими корпусами к небу поднимаются вперемежку дымящиеся трубы и огромные черные липы, оставшиеся от прежнего парка. Между клумбой и заводоуправлением уместилась доска почета, там во втором ряду справа есть фотография Лиды, застывшей в строгом недоумении. От главного конвейера к складу и обратно по узкому асфальту снуют бесшумные электрокары с коробками. Водители, щелкая рычагами управления, стоят впереди на специальной приступочке спиной к грузу, напоминая издали древнегреческих кентавров.

Двор у нас узкий и тесный, два автомобиля не разъедутся, он весь каменный и заасфальтированный – ни клочка открытой земли, ни единого кустика, только из трещин выбиваются зеленые лохмы травы и тонкие «огуречики» подорожника. Про железные ворота и калитку я уже, кажется, говорил. При царе их на ночь запирали от воров и бандитов. Алексевна рассказывала, что сильно припозднившихся квартирантов пускал домой, поднимаясь с постели, дворник, днем работавший швейцаром. Не бесплатно, конечно, и накопил он в конце концов столько, что купил себе избу в деревне, лошадь с телегой и корову.

Теперь воров и бандитов почти всех выловили, но ворота на ночь все равно запирают на всякий случай, а вот калитка открыта в любое время суток. Дядя Гриша пытался восстановить старорежимные порядки, стал вечером задвигать засов, но мужики ему быстро объяснили: такими фокусами с калиткой он себе заработает в лучшем случае товарищеский суд.