Совдетство. Узник пятого волнореза

— У тебя, наверное, родители в кино работают?

— Нет, на заводе…

— Странно. Надо же…

— А ты знаешь, что Жоффрей на самом деле остался жив? — радостно спросила Зоя, гордясь, что познакомила родителей с таким интересным мальчиком. — Скоро выйдет продолжение.

— Жив? Не может быть!

— Да, вместо графа манекен сожгли. У нас одна девчонка книжки Голонов в класс приносила — на французском. Я же спецшколу окончила. Приключения только начинаются. Анжелика еще через такое пройдет жутко рассказывать…

— Да, женщинам надо быть осторожными, — кивнул я.

— Слышала? Золотые слова! — встрепенулась мамаша. — Не мальчик, а ходячая мудрость! Вот такие парни, Зоя, тебе нужны. Не то что твои шалопаи-стиляги! Жаль, Юра, ты маловат еще…

— Тогда будем просто дружить. Держи краба! — И девушка-паж, предвосхищая мои самые смелые надежды, протянула мне узкую ладошку. — Как твоя спина, Юрастый?

— Почти зажила.

— А что со спиной? — снова насторожился чуткий отчим.

— На солнце сгорел.

— Бывает.

— Меня тоже немного прихватило, — поежилась ткачиха.

— С солнцем не шутят!

— Когда же испытуха? — нетерпеливо спросила Зоя.

— Какая еще испытуха? — забеспокоилась Вилена Дмитриевна, перестав подкрашивать губы, чем женщины занимаются постоянно.

— Мы… мы ныряем… на глубину… достаем меченых рапанов… — благоразумно соврал я и поймал благодарный взгляд Зои.

— Это тоже опасно! Можно не рассчитать и захлебнуться, — заволновалась толстуха Вили. — Я врач, я знаю. У нас командированные регулярно тонут, особенно в Латинской Америке.

— Мама работает в поликлинике Внешторга, — пояснила студентка.

— Ничего, это нормально, — поддержал меня Михмат. — Мужчина должен быть сильным, смелым и выносливым. Надо рисковать. Иначе какая девушка в него влюбится? Так ведь, Юрастый?

— Так… — кивнул я.

— А что же мы стоим?

Лужайка перед кинотеатром опустела. Лишь несколько парочек, уйдя в тень и думая, будто их никто не видит, увлеклись тем же самым, чем занимались во время сеанса на последнем ряду. Да еще изумленный курортник в испачканном костюме, перебрав вина, озирался, соображая, куда ему теперь идти.

— Граждане, где море? — жалобно спросил он у нас.

— Там. — Михмат на всякий случай показал в противоположную сторону, и обернулся ко мне: — Ты один?

— Один, — слишком поспешно ответил я.

— Пошли с нами! Тебе куда?

— На Орджоникидзе. — Я махнул в сторону Сухуми.

— Так это ж по пути!

Он, уперев кулаки в бока, изобразил букву «Ф», жена и падчерица привычно пристроились к нему с двух сторон, взяв под руки. Я, раз такое дело, тоже свернул «калачик», и Тома, снисходительно глянув на меня, крепко ухватилась за мой локоть. Мы двинулись к корпусам, их серые волнистые крыши и ярко-желтые окна виднелись внизу. Местами аллеи освещались фонарями, а кое-где тонули во мраке. Луна, снова спрятавшись в облаках, была плохой помощницей в потемках. От клумб с черными розами тянуло сладким рахат-лукумом. В густых зарослях акации кто-то шуршал. Черные кипарисы, как остроносые ракеты, нацелились в небо. Пальмы напоминали врытые в землю столбы, на которые, словно на насест, взгромоздились для ночевки большие темные птицы с пышными хвостами. Лишенные коры эвкалипты светились во мраке белесыми стволами и сучьями, будто кости на рентгеновском снимке. Цикады пели как сумасшедшие. Светляки мигающими огоньками переплывали с места на место, исчезая и снова вспыхивая.

— Какая красота! Ну почему я не поэт?! — воскликнул Михмат. — Юрастый, ты случайно стихов не пишешь?

— Нет, — соврал я.

С особой осторожностью приходилось спускаться по каменным ступеням. С боков возвышались бетонные вазоны, из них, как из рогов изобилия, вываливались излишки настурций. Фонари там почему-то не горели. Возле такой же темной лестницы Михмата поджидали мои жестокие друзья. Мне снова стало совестно, даже мелькнула мысль предупредить его о грозящей опасности, но тогда придется во всем признаться, подставить Зою, выдать ребят и стать стукачом, доносчиком. За это у нас в лагере «Дружба» полагается «темная», а тут, в этом диком краю, где нет советской власти, уверен, расплата будет еще страшнее. Можно, конечно, сбежать в Москву, устроившись в нише под вагоном, как пацаны в книжке «Ташкент — город хлебный».

— Безобразие! Завтра же поговорю с директором! — словно предчувствуя беду, проворчал отчим. — Ни черта у него нигде свет не горит!

Вдоль аллеи стояли скамейки с литыми чугунными боковинами и изогнутыми спинками. На каждой уютно устроилась парочка влюбленных, при нашем приближении слитные силуэты поспешно разъединялись, но как только мы проходили мимо, вновь приникали друг к другу. Незаметно оглядываясь, я всякий раз убеждался в этом. Если бы мне было на три года больше, я мог бы сидеть с Зоей так же!

— До утра будут миловаться, — вздохнула Тамара.