Советский политический язык

В отказе от прошлого можно видеть определенную систематичность, продиктованную обстоятельствами. Каждый Г. с. действует в замкнутом и строго ограниченном социальном пространстве тоталитарной системы; выйти за ее рамки, оставаясь коммунистическим деятелем и не посягая на основополагающие принципы режима, он не может. Так что любое социальное творчество, будь то политическое конструирование или экономическое новаторство, сводится в СССР, по существу, к комбинациям с одними и теми же переменными: партийное единовластие, плановое руководство, централизованное управление, монополизированное хозяйство, государственное крепостничество. И каждый новый советский правитель, получивший власть над системой, или вернее подобранный системой в соответствии с ее потребностями, в состоянии проявить свою индивидуальность и самобытность, если она у него есть, только в рамках правил "коммунистической игры".

Возможностей здесь немного. Следовать по пути предшественника опасно: пришлось бы взять на себя ответственность за его ошибки и преступления. Остается по сути дела единственный вариант: отрицание целесообразности предшествующего этапа исторического развития вместе с отрицанием самого предшественника. Но коммунистическая система к 50-м годам XX столетия уже не поставляла "строительный материал" для реального, а не мифотворческого социального прогресса: к этому времени: она исчерпала все свои способности к динамизму. В результате "отрицание" процессов, протекающих в "самом передовом" государстве, грозит подорвать власть того, кто на это отрицание решается, не приняв предварительно особых мер предосторожности.

У коммунистических руководителей не остается другого выхода, как имитировать "утверждение"' с помощью двойного отрицания: два социальных минуса, как и в алгебре, в соответствии с законами диалектики дают "плюс". Осуждение Хрущевым преступлений Сталина само по себе ничего не "утверждало". Но Хрущев не только "отрицал" Сталина, он выступил против сталинского "отрицания" Ленина. "Отрицание отрицания" выводило его к позитивным началам коммунистического мифа — к Ленину: к нему он апеллировал в своей борьбе с оппозицией, его именем и авторитетом прикрывал и оправдывал свои авантюрные эксперименты.

Брежнев действовал по тому же рецепту: заклеймив Хрущева, он воспротивился тотальной критике Сталина. Таким образом, из политической ткани "двойного отрицания" правители России кроили себе костюмы положительных героев. Историческое же движение в СССР тем временем превращалось в бег на месте: от Хрущева, минуя Сталина, — к Ленину; от Брежнева, через голову Хрущева, — к Сталину. Новым провозглашалось более или менее основательно позабытое старое.

Основу амбиций Ленина составляли мировая революция и коммунистический интернационал. Сталин, захватив власть, сосредоточился на внутренних проблемах страны — на экономических вопросах и на борьбе с личными противниками. Его жизнь государственного деятеля оказалась настолько, однако, продолжительной, что это позволило ему с конца 30-х годов перенести центр тяжести на проблемы высшей политики: осознав, что с построением социализма в "отдельно взятой стране" ничего не получилось, он стал закладывать основы международного коммунистического лагеря.

Ленин и Сталин исчерпали весь небогатый диапазон социальных и экономических альтернатив советского строя. Далее можно было подражать либо одному из них, либо обоим одновременно, либо, наконец, создавать политические комбинации из элементов первого и второго.

Впервые это сделал Хрущев. Осознав, что вести вперед "корабль" советского режима и опасно, и просто некуда (намеченный переход к коммунизму не состоялся), так как на закваске идеи отмирания государства возникли центробежные силы, он попытался создать видимость движения, начав дерзко раскачивать государственный корабль по синусоиде — от Лешина к Сталину, до тех пор, пока не израсходовал все горючее, отпущенное ему партийной командой Политбюро. И тогда его сбросили с капитанского мостика и отправили на пенсию.

Его преемник Брежнев был настолько напутан социальными манипуляциями Хрущева, что чуть ли не полностью отстранился от внутренних государственных проблем: он скромно похоронил идеи экономических реформ и переключился на реформы внешнеполитические. Восстановилась связь советских времен: Брежнев завершил "дело" Сталина — коммунизм расползся по всем континентам, СССР превратился в мировую имперскую державу, первую по вооружению и одну из самых нищих — по уровню жизни.