Современная болгарская повесть

«Я все беру на себя, — изрек он, — во благо повелителя нашего, султана!» Час спустя половина корпусных командиров, явившихся для того, чтобы узнать план отступления, отправились к своим частям с новыми повелениями. Предстоял грандиозный обманный маневр на обоих флангах. Цель — заморочить Гурко до такой степени, чтобы он предоставил нам достаточно времени для отправки сорока восьми тысяч семисот девяноста трех правоверных на новые оборонительные позиции.

Вслед за корпусными командирами отбыли и советники, мои соотечественники. Неутомимому главнокомандующему и прочим участникам военного совета тоже предстояло отбыть куда-то (а вместе с ними, вероятно, и моей персоне), но я был так голоден, что стал убеждать их познакомиться сперва с кулинарным искусством синьора Винченцо и его нового повара. «Воздадим должное их трудам», — сказал я и ничуть не удивился тому, что они тотчас же согласились, как любой из смертных, кто от завтрака и до ужина не притрагивался к еде.

Однако мне, пожалуй, пора на время умолкнуть. Я вижу, в каком нетерпении Фрэнк — его капитан Бураго уже пустился в свою грандиозную авантюру, незачем занимать вас далее такой обыденностью и прозой, как кухня синьора Винченцо.

7

— Кухня синьора Винченцо, как вскоре станет ясно нашим друзьям, не была чем-то обыденным, Фрэдди! — улыбаясь, отпарировал Фрэнк. — Понимаю! Понимаю! Осужденный на смерть тоже старается отсрочить хоть на час исполнение приговора. Впрочем, вы правы! Капитан Бураго уже пустился, как вы изволили выразиться, в грандиозную свою авантюру, и, поскольку он герой моего рассказа, я обязан последовать за ним.

Итак, эскадрон поскакал к Пловдиву. Где находился этот город, какое расстояние отделяло нас от него — мы не знали. Мы знали лишь: где-то впереди, в тумане. Да, я вновь говорю о тумане, потому что он вновь пополз по земле, с каждым мгновением становясь все плотнее. Изредка прорывались мы сквозь серую его завесу, и солнце встречало нас во всем своем сверкании. Белая снежная равнина расступалась, вырастали одинокие силуэты тополей и дорожных указателей, кинутые обозы… Белесые волны преграждали нам путь, захлестывали, обступали стеною со всех сторон. А мы превращались в бесплотные тени. Слева, справа, впереди и позади — отовсюду доносилось лошадиное ржанье, ухо ловило глухие проклятья, подавленный смех. И лишь изредка звучал короткий, точно свист нагайки, приказ, резко меняя направление, в каком мы двигались.

Я давно уже ехал подле Бураго. Не помню, как это сталось, сказали мы что-нибудь друг другу или нет, но он вдруг наклонился ко мне и улыбнулся, сверкнув главами. От прежнего недоверия не осталось и следа. Только один раз спросил он:

«Тебе-то, Миллет, зачем это понадобилось, черт подери?»

«Такова уж доля военного корреспондента, — отвечал я. — Мир ожидает известий!»

Неожиданно налетели мы на какой-то обоз. Нет, я не в силах передать вам, что тут сталось. Мы скакали так быстро. Я увидел смутные контуры тяжело нагруженных подвод. Увидал людей и буйволов. Послышались возгласы: «Аллах! Аллах!» Кто-то выстрелил. Но мы спешили. Пробились сквозь них, растолкали. Помчались дальше. А четверть часа спустя мы врезались в толпу беженцев. Они брели нам навстречу нестройной толпой и в панике разбежались. По ужасу их — более, чем по возгласам, — поняли мы, что это болгары.

«Бедняги! — со вздохом произнес бай Никола. — Верно, село их спалили, и теперь они в холод бредут куда глаза глядят».

Я вглядывался, пытаясь обнаружить горящее село. Но так и не обнаружил. Впрочем, не в том суть дела. Фрэд Барнаби говорил тут о беженцах-османах, я — о болгарах, нечаянно напуганных нами. Вообще обо всех, кто встречался нам на путях-дорогах. Знаю, что нарушаю тон своего рассказа, но не могу удержаться, чтобы не сказать о них хоть несколько слов. Они ведь тоже — война. Другая сторона войны. Либо же причина ее и следствие. Я вопрошал себя тогда и вопрошаю сегодня: неужто на земле не достанет места для всех? Вот два наброска с натуры, — Миллет показал нам листы. — На одном насупленный турок, его жены в чадрах, дети. На втором — болгарское семейство; оборванные, отощавшие люди; быть может, несколько недель кряду прятались они в лесах. Как случилось, что страдают и те и другие? Что те и другие — составная часть враждебных, ожесточившихся миров, готовых стереть один другого с лица земли? Ответа нет. Пока еще нет. Его должно дать будущее. Будущее, которое искоренит первопричину всякого насилия.

— За подобные идеи семь лет назад у нас расстреливали, Миллет. Известно тебе это? — неожиданно вмешался Мишель. Он сидел в тени, взволнованно подавшись вперед, и я вдруг вспомнил, что он был как-то причастен к Коммуне.