Современная жрица Изиды

«Сейчасъ видла хозяина (два раза подчеркнуто). То, что онъ приказалъ мн вамъ сказать будетъ для васъ новостью и ршитъ быть можетъ не только нашу съ вами участь, но быть можетъ если вы хоть разъ поврите мн (только въ томъ то и прелесть, что даже было бы легче для меня и лучше для дла, еслибы вы зрли въ одной мн resum'e всхъ якобы выдуманныхъ много „хозяевъ“) — то вы какъ патріотъ оказали бы огромную услугу и Россіи. Приходите какъ можно раньше. Е. Б.».

Я перечелъ и разъ, и другой, и третій. Она такъ волнуется, такъ спшитъ, что даже написала, въ смысл русскаго языка, что-то крайне нелпое. Она должна во что бы ни стало меня видть и боится, какъ бы я не исчезъ навсегда посл того, что случилось. Она заинтересовываетъ меня какъ только уметъ и для лучшаго дйствія своей мистификаціи ухватывается за Россію и за патріотизмъ. Но «хозяинъ»!! на что же она разсчитываетъ, продолжая говорить о «хозяин» теперь? Во всякомъ случа она достигла цли, меня заинтриговала, заставила ршиться идти къ ней — что, при моемъ ход мыслей, было ей и не трудно сдлать. Взглянуть на нее теперь было любопытно въ высшей степени.

Баваджи, посл «блаженны врущіе», вс эти дни отъ меня прятался и, несмотря на крики и требованія Блаватской, ни разу не вошелъ въ ея кабинетъ, когда я былъ тамъ. Разъ я столкнулся съ нимъ лицомъ къ лицу, онъ глубоко поклонился мн и, отвернувъ голову, убжалъ. Теперь ему, очевидно, было приказано, подъ страхомъ смертной казни, не смть возвращаться безъ меня. Легко могло статься, что онъ даже былъ битъ, ибо иначе врядъ ли бы ршился явиться ко мн въ гостинницу. Онъ не смотрлъ на меня, весь дрожалъ и хриплъ умоляющимъ голосомъ:

— Monsieur… allons nous deux… madame prie… madame malade…

Увидя, что я собираюсь идти, онъ какъ-то странно завизжалъ, захохоталъ, началъ метаться, слетлъ стрлой съ лстницы и помчался впередъ радостнымъ встникомъ.

Что-то еще придумаетъ удивительная «madame», когда ужь, кажется, придумать ршительно нечего?

Я вошелъ къ ней и засталъ ее на обычномъ мст, въ кресл у стола. Ея лицо было ужасно, все въ темно-красныхъ пятнахъ. Она отдувалась; но изо всхъ силъ старалась казаться спокойной.

— Что это вы, батюшка, вдругъ сбжали? — прямо спросила она и не особенно искусно засмялась. — Что съ вами приключилось? были здсь — и вдругъ смотрю: васъ нтъ! Да ужь полно, были ли вы у меня сегодня? можетъ, это мн такъ только почудилось, что я васъ видла и разговаривала съ вами?!

— Нтъ, Елена Петровна, вамъ не почудилось, что было — то было…

— Такъ куда же вы двались?

— Видите ли, я могу удивляться вамъ и очень вами интересоваться, я могу, malgr'e tout, чувствовать къ вамъ невольное расположеніе, какъ къ соотечественниц и изъ ряду выходящей женщин, могу сердечно жалть васъ и желать вамъ всякаго добра; но изо всего этого еще не слдуетъ, что вы имете право предлагать мн «создавать» письма Кутъ-Хуми! такое занятіе не въ моихъ привычкахъ…

Она не дала мн докончить и закричала:

— Какъ? я… я вамъ предлагала это? Никогда я вамъ не говорила ничего подобнаго!..

Мн стало смшно — какъ же я не догадался, что съ этого именно и начнется и что ни съ чего другого она, какою я зналъ ее, и начать-то не можетъ. Но что же будетъ дальше?

— Ахъ, такъ вы не говорили! — сказалъ я, — значитъ, это кто-нибудь другой предложилъ мн такую почетную обязанность… Но вдь никого кром васъ не было, мы были вдвоемъ…

Она вдругъ заплакала самыми настоящими слезами; она хваталась за голову и, въ отчаяніи, весьма хорошо изображенномъ, металась на своемъ кресл.

— Какое несчастье! — кричала она, — опять, опять эта гадость, этотъ дьяволъ, этотъ черный колдунъ, врагъ «хозяина» и мой врагъ овладлъ мною!.. Онъ привелъ меня въ безчувствіе — и овладлъ моимъ тломъ… онъ, значитъ, говорилъ моимъ языкомъ, а я ничего не знаю!..

«Боже мой, она съ ума сходитъ, помшалась!» — мелькнуло у меня въ голов.

Между тмъ слезы ея остановились, она нсколько притихла и продолжала:

— Да, вы конечно не поврите, вы сочтете это за вздоръ, сказку, новую безсовстную ложь, мною придуманную, а между тмъ вотъ что со мною случилось… нсколько лтъ тому назадъ, въ Америк… Я ужь была почти такъ же стара и безобразна, какъ теперь… а между тмъ, вдь на свт бываютъ всякія безобразія, въ меня влюбился тамъ молодой и красивый армянинъ… Вдругъ онъ является ко мн въ домъ и начинаетъ обращаться со мною какъ только мужъ можетъ обращаться съ женой. Я его гоню вонъ; но онъ не идетъ, онъ говоритъ, что я его жена, что мы наканун съ нимъ законно обвнчались, обвнчались при свидтеляхъ, въ числ которыхъ былъ и Олкоттъ… Я къ Олкотту… онъ, представьте мой ужасъ, подтверждаетъ… онъ былъ свидтелемъ на свадьб и подписался… Такъ вдь мн какихъ денегъ стоилъ разводъ съ этимъ армяниномъ!.. Вотъ что бываетъ со мною… такъ и теперь…. Думайте что хотите, но, клянусь вамъ всмъ святымъ, я ничего не помню… вы слышали звуки, исходившіе отъ моего языка, но мой разсудокъ, моя воля и сознанье — отсутствовали…

«Нтъ, — ршилъ я, — она вовсе не сходитъ съ ума, она остается сама собою».

— Придумайте какое-нибудь сносное объясненіе, — сказалъ я.

Она тотчасъ же и придумала.