Современность в свете Слова Божия. Слова и речи

Смирение — высшая христианская добродетель, без которой невозможно спастись, ибо «Бог гордым противится» и только «смиренным дает благодать»  (I Петр. 5:5). Если мы подлинно желаем себе спасения, мы должны всячески смирять себя пред Богом и людьми, считая себя окаяннейшими из грешников. Для сколько-нибудь знающего Слово Божие и учение Святых Отцев это — азбучная истина.

Но не может быть и речи о каком-то «смирении» там, где дело касается отстаивания истин нашей святой веры, где подвергаются хулению и опорочиванию истины нашей святой веры, где кто-то покушается отнять от нас истинную веру и подменить ее лжеучением, где пытаются заставить нас признать себя неправоверующими.

Так, нельзя «по смирению» согласиться, что язычество или магометанство выше христианства или хотя бы равно ему по достоинству; нельзя «по смирению» признать инославные исповедания — латинство, протестантизм или какую-нибудь секту — высшими Православия или хотя бы равными ему; нельзя «по смирению» признать себя заблуждающимся — еретиком.

Это будет уже не истинное смирение, а ложное смирение — не спасающее смирение, а губящее души отречение от истинной веры.

Прекрасной иллюстрацией к вышесказанному может служить замечательная повесть о великом подвижнике христианской древности Авве Агафоне.

«Пришли к нему», так повествуют «Достопамятные Сказания о подвижничестве Святых и Блаженных Отцев», «некоторые, услышав о великой его разсудительности. Желая испытать, не разсердится ли он, спрашивают его: ты — Агафон? мы слышали о тебе, что ты блудник и гордец? Он отвечал: да, это правда. Они опять спрашивают его: ты, Агафон, пустослов и клеветник? Он отвечал: я. И еще говорят: ты, Агафон, еретик? Он отвечал: нет, я — не еретик. Затем спросили его: скажи нам, почему ты на первые вопросы соглашался, а последнего не вынес? Он отвечал им: первые пороки я признаю за собою, ибо эта признание полезно душе моей, а быть еретиком значит быть в отлучении от Бога, но быть отлученным от Бога я не хочу. Услышав сие, они удивились разсудительности его и отошли, получив назидание (стр. 40—41.)».

Современные «умники», стремящиеся в «экуменическом движении» нивелировать все вероисповедания и считающие, по ложному смирению, что в Православии нет полной и абсолютной истины (хотя бы вслух они этого и не решались бы высказывать), конечно, от такой беседы с Аввою Агафоном, по своей духовной слепоте и предубежденности, не получили бы никакого назидания, а еще его самого провозгласили бы «гордецом».

Но для нас, смиренно держащихся Апостольского и Святоотеческого, почти двутысячелетнего Православия, из этого случая с Аввою Агафоном ясно:

Твердое сознание правоты своей веры — не гордость и не самовосхваление.

Иначе, — страшно сказать! — пришлось бы счесть «гордецами» и «самохвалами» христианских мучеников, восхвалявших свою веру перед лицом языческих царей и правителей и запечатлевших верность этой вере пролитием своей крови; пришлось бы осудить за «гордость» и «самовосхваление» величайших иерархов Православной Церкви — Святых Отцев, всю жизнь ревностно и неустанно боровшихся с еретиками и раскольниками за чистоту св. веры и за истинную Христову Церковь.

С точки зрения обвинителей и поносителей нашей Русской Зарубежной Церкви, первые христианские мученики напрасно так резко обличали нечестие язычников и решительно отказывались участвовать в языческих жертвоприношениях: они должны были «смириться» перед своими гонителями-язычниками и, «по смирению», принести жертвы идолам. Равным образом, и Святые Отцы должны были бы «смириться» перед еретиками и прекратить борьбу с ними, признав их, «по смирению», правыми, а себя виноватыми, их — стоящими в истине, а себя — заблуждающимися, или самое меньшее — не возражать против их «сосуществования» с Православием, во имя «веротерпимости», уважения к чужим взглядам и религиозной свободы.

Вот, что получается, если нравственно-христианскую добродетель смирения из свойственной ей области христианской нравственности перенести в несвойственную ей, совершенно иную область — догматическую или церковно-каноническую, где не может быть смирения перед уводящими с правого пути на погибельный путь заблуждения.

Но это-то как раз и делают, наперекор всем, самым элементарным законам логики и психологии, враги Русской Зарубежной Церкви, конечно, с пропагандной злонамеренной целью, стараясь обвинить нас в «гордости» и «самовосхвалении» и в отсутствии «смирения».

Хвалим ли мы самих себя или нашу святую веру и Церковь?

Это ведь две совершенно различные вещи.

Мы не утверждаем, что мы — святые, безгрешные, что мы украшены разными нравственно-христианскими добродетелями, а утверждаем только, что тот церковный путь, которым идет наша Церковь, есть правый путь.