Спаси и сохрани

Конца фразы Ваня не расслышал – кто-то из гостей попросил Софью спеть. Пальцы девушки вальсировали вдоль клавиш. За роялем, в стороне от основного действа, стояли двое мужчин. Подбоченясь, Иван Фомич Знаменский, облачённый в силу возраста и привычки в вышедший уже из моды сюртук. Рядом подкручивал лихой ус князь Пётр Михайлович. В его фигуре – рослой и осанистой – издалека ощущалась та мистическая славянская удаль, что в купе с княжеским титулом заставляла живо воображать исполинские и полулегендарные фигуры, вроде Александра Невского или Дмитрия Донского.

– Что, ваше сиятельство, – обращался Иван Фомич к князю, – стало быть, породнимся?

– Дай-то бог… – задумчиво отвечал Пётр Михайлович.

Он тоже полагал, что из Софьи и Алексея выйдет крепкая пара. Алёша – с густыми, чёрными, как смоль, волосами и карими глазами. У Сони кудри светло-русые и уж больно непослушные. Как ни укладывай перед прогулкой, одна прядь так и норовит вырваться из-под головного убора. А глаза… Широко распахнутые, голубые, как океан, глаза. Такие же, как у её матери – медальон с портретом покойной жены Пётр Михайлович много лет держал у самого сердца. Словом, Софья и Алексей – две противоположные половины идеального целого…

Звуки развеялись, силуэты растаяли. Картинку вновь смыло водой. В замке князя наступила ночь.

– Где она?

– Княжна! Княжна!.. Софья Петровна пропали!

Засуетились люди. Зажглись лампы. В дверном проёме появилась растрёпанная тётка – куталась в шаль, прикрывая одну лишь сорочку, служанка Аграфена.

– Где дочь моя?

Бухнулась в ноги, запричитала:

– Ой, не губи, батюшка! Не досмотрела я! Увёз её Гришка, ирод окаянный! Силой уволок в церковь венчаться! Супротив вашей воли…

Когти ветвей разорвали небо, и в рану просочился рассвет. Заскользил над лесом, прогоняя сумерки, ударил в спину одинокому всаднику. Конь взмылен. Храпит. Копыта взрывают ворохи листьев. Вороным крылом мелькает грива меж деревьев.

Быстрее! Быстрее!

Кнут хлещет бока.

Ещё быстрее! Если не успеть, случится непоправимое…

У просёлочной дороги забелела церковь.

Князь спешился и вбежал в притвор.

– Гришка, пёсья ты морда!

В угол вжался поп – дрожал, дёргал руками, бормотал что-то бессвязное. «Грех это… Нельзя… Не согласен… Горе мне… Грех это…» Софья лежала без сознания. Над ней, широко расставив ноги, склонился Григорий – Гаврилов сын и воспитанник князя.

– А вот и тесть пожаловали! – Безумное лицо похитителя исказило подобие улыбки. – Что ж вы в сенях-то толчётесь? Проходите, принимайте кровинушку….