Спасибо, Томми (СИ)

— Ты Чака убил. Ты, сука, забрал жизнь невинного пацана, ребенка. Ты всех до единого чуть гриверам не скормил. А теперь стоишь здесь — живой. Какого хуя ты остался в живых? Думаю… все время думаю. Не понимаю. Почему это ты? Почему не…

Он не закончит. Томас не заканчивает никогда, больше никогда не произносит то имя. Хотя все время думает о нем, даже в редкие минуты забытья, что и сном-то назвать язык не повернется. Он исхудал, как скелет, и чужая куртка, что на щуплом мальчишке сидела почти как влитая, болтается, что на вешалке. Глаза запали так глубоко, уж и цвет не разглядеть, а Галли помнит, что когда-то они были темнее древесной коры, а сейчас… только чернильные круги под глазами. Почти, как у шиза, почти…

— Томас… блять, ты опять…

Опять, и снова, и каждый раз, как по кругу.

“Почему ты должен был остаться в живых? Как, сука, не сгинул, наколотый на копье, как тушканчик? Почему ты стоишь передо мной, не кашляешь даже? Почему умер он… почему он? Почему… почему… почему…”

— Я на самом деле пытался помочь. Блять, я там с пулей в затылке остаться мог, все для чего? Чтобы достать сыворотку твоему пацану. Я не колебался и минуты, это же Нь…

— Замолчи!

Томас не произнес это имя ни разу. Он плакал без слез, когда закапывали будто бы в разы усохшее тело, он и звука не издал над засыпанным свежей землей холмом. Ушел до того, как начали прощальные речи. И теперь дни идут, сливаясь в недели, месяцы… а он продолжает. Тихо варится в собственном безумии: не называть е_г_о имя, не позволять никому…

Теперь это запрет, табу, святотатство.

Порой Галли кажется, Томас боится. Распахнуть глаза во всю ширь и встретить призраков — лицом к лицу, поздороваться с ними. И наконец-то принять до конца.

— Его больше нет, Томми…

— Не смей!

Громкий хруст, когда кулак врежется в челюсть, что будто высечена из камня. Галли моргнет, пытаясь выдохнуть. Раз, второй, третий. Дыши, не ведись. Он не ведает, что творит, он не в себе… все это время… он… он умирает.

— Не смей называть меня т_а_к… только о_н…

Только он говорил это имя протяжно, насмешливо сверкая темными живыми глазами. Только он тормошил, щекотал, а потом валил навзничь, забираясь сверху, сжимал тощими бедрами и наклонился, щекоча длинной светлой челкой лицо… влипал в губы губами с размаха, каждый раз вырывая у второго гортанный стон. Так, чтобы разум долой. Так, чтобы — в охапку, и на себя, под себя, для себя… насовсем… никому больше, никак… До конца их проклятой жизни.

Галли… Галли видел не раз, и в Глэйде, и после. Наверное, Галли однажды смирился.

“Ты никогда не посмотришь на меня т_а_к… так, что кожа кажется лишней. Так, будто во всем мире — совсем ни души”.

— Думаешь, он хотел бы, чтобы ты… чтоб так вот? Он этого хотел для тебя? Чтобы ты медленно издох от тоски? Думаешь, он смотрит на тебя оттуда, и ему заебись? Думаешь, для этого он отдал все, чтобы ты привез нас в Безопасные земли и сдался? А ведь ты ему обещал. Ты обещал ему, мудила! Беречь наших ребят. Обещал ему. Ньюту.

Запретное имя, как спусковой крючок. Наверное, Галли ждет, что Томас сорвется, расшевелится, заорет, ударит, наконец-то нормально, хоть как-то выберется из этого кокона-скорлупы, куда замуровал себя после… после того.

Но Томас руки роняет и смотрит удивленно, растерянно… грустно. Ярость словно смыло волной или унесло влажным ветром — куда-нибудь в дюны. Трет шею, и Галли в который уж раз замечает шнурок с амулетом, что прежде висел под рубахой другого… /Возьми это, Томми, возьми!/

— Я все бы отдал…

— Я знаю… и он… он тоже знает, всегда это знал. Помнишь это: “..я понял, что пойду за тобой куда угодно. и я пошел…”, помнишь? Он всегда верил в тебя больше, чем ты сам.

— Откуда… откуда ты знаешь… письмо?

— Я не знаю… вернее… иногда, когда спишь, ты начинаешь кричать, а потом говоришь очень долго и ясно. Я не собирался подслушивать… охранял.

Неверящий, колкий взгляд из-под ресниц. Почти что как прежде, словно… вернувшийся к жизни.

— Зачем тебе это?

“Потому что для меня свет и жизнь — это ты”, — то, что никогда не скажет Галли. Даже под пытками, нет уж.

— Потому что обещал за тобой присмотреть.

И имя добавлять нет нужды. То самое имя.

Влажная дорожка по щеке. Первая, с того самого дня. Со дня, когда они победили. С ночи, в которую он[и] проиграл[и].

Ньют. Это всегда будет Ньют. До конца гребаной жизни.

========== 35. Дилан/Томас (актеры) ==========

Комментарий к 35. Дилан/Томас (актеры)

немного разбавим тлен последних дней, вы не против?

— Ты слишком напрягаешься, Томми. Мы всего лишь идем к машине, каких-то гребаных сто метров. Ладно, пусть двести… триста.

Дилан расслаблен, как сущий пиздец. Умудряется ухмыляться, одновременно поглаживая подушечкой большого пальца запястье Томаса /коллеги по съемкам? лучшего друга? любовника? парня мечты?/..

— У меня чувство, что ты торгуешься. Дил, опять эти твои шуточки, успокойся уже. Вокруг гостиницы папарацци, как микробов под ободком унитаза.

— Плевать.