Спаситель мира

Крах Новой христианской империи произошел всего три месяца назад, и тем не менее уже слышались голоса, не то чтобы требовавшие ее восстановления – таких безумцев не нашлось, – но напоминавшие, какими сильными были королевства во времена авторитарного правления Урбана IX, и намекавшие, что миротворческая политика, избранная Петром Пустынником, не позволит бывшим мощным державам по-прежнему управлять миром. К счастью, эти голоса пока что не находили отклика. Пока что…

– Какое имя он взял? – спросил Танкред.

– Павел Седьмой, в честь верховного понтифика двадцатого века Павла Шестого. То есть папы, который считался очень либеральным, если я правильно понял. Впрочем, я совсем не специалист по истории Ватикана.

– Только по истории Ватикана? Ты далеко не специалист во всем, что касается религии.

– Вот поэтому мы с тобой так хорошо друг друга понимаем!

Танкред усмехнулся. Конечно, это еще не было раскатистым смехом, но уже представляло собой явный прогресс, указывающий, что мой друг мало-помалу обретает душевный покой. Смерть Клоринды – от его собственной руки – причинила ему такую боль, что даже блестящего успеха в папском кабинете не хватило, чтобы по возвращении продержать его на плаву. Он погрузился в настолько глубокую прострацию, что даже не интересовался, как распространялись волны вызванного им политического землетрясения.

А трансляция секретного разговора Урбана IX и Роберта де Монтгомери имела самые серьезные последствия. Вся политическая система НХИ рухнула за несколько дней. В большинстве стран собирались огромные толпы, требуя отчета у своих повелителей и вынуждая тех в срочном порядке оправдываться и клясться, что они знать не знали об этой отвратительной манипуляции и со всей решимостью ее осуждают.

Папский дворец в Ватикане был взят приступом разъяренной толпой, которую поначалу оттеснили спецвойска, устроив кровопролитие, после чего сами были захлестнуты человеческой волной и жестоко убиты. Если бы папа оставался в своем кабинете, его, вероятно, постигла бы та же участь. Но его следов отыскать не удалось. Он просто исчез.

Через семьдесят два часа после падения Урбана империя едва не погрузилась в хаос. Во многих странах князья и правители были либо убиты, либо брошены в тюрьмы, и многие боялись, что человечество опять скатится в темные века, как после Войны одного часа.

Однако несколькими днями позже Петр Амьенский по прозванию Пустынник внезапно появился на всех информационных каналах мира и сделал заявление из кабинета бывшего папы. Он произнес речь, длившуюся несколько часов, в которой – вот истинный акт раскаяния – описал in extenso все события, приведшие к трагедии, начиная с истоков заговора Урбана и заканчивая атамидским восстанием, не умолчав и о невероятно шокирующей, но при этом совершенно истинной истории А’а. Когда же в некоторых странах власти попытались прервать трансляцию речи, то обнаружили, что произведенный на самом высшем уровне взлом сетей не позволяет им этого сделать.

В конце своего выступления, глядя прямо в камеру, Петр Пустынник просто-напросто объявил, что вернулся на Землю, чтобы сменить антипапу[56] Урбана IX и приступить к воссозданию НХИ. Он сразу попросил прощения за отвратительный обман, который покрывал своим молчанием, и поклялся, что отныне посвятит все свои силы помощи человечеству в обретении жизненной энергии, которую оно утратило в Войне одного часа, а также и в главном – в обретении достоинства и свободы.

Четыре месяца, проведенные в камере, ничуть не умалили присущего Петру необычайного дара убеждения, и гневные толпы во всех странах бывшей НХИ возвели его на пьедестал. Руководители всех рангов поняли, что вынуждены признать его легитимность. Несмотря на все свои прегрешения, Петр Пустынник в глазах народов стал тем, кто осмелился восстать против Урбана Девятого.

Разумеется, в этом была некоторая натяжка. Однако мы все знаем, что, когда нужно донести послание до максимально большого числа людей, важно, чтобы оно было простым и внятным. А в голограммной записи, которую все видели, антипапа решительно требовал головы Петра Пустынника. Этого оказалось достаточно, чтобы превратить последнего в самого непримиримого и пламенного оппозиционера.

Между прочим, когда мы вызволили его из камеры, чтобы предложить взять на себя эту роль, он запротестовал, утверждая, что более не имеет морального права. Я возразил, что ему как раз представляется случай частично исправить то зло, которому он содействовал, и вывести человечество на новую дорогу.

– Павел Седьмой объявил, что первым его решением как нового верховного понтифика станет отмена указов его предшественника, – продолжил я. – А конкретнее, последнего указа относительно десятого крестового похода.

Танкред сложил утварь в сундук, потом вернулся и устроился на ковре у очага.

– Десятый крестовый поход… Какое безумие.

Мой друг жестом предложил мне сесть рядом с ним и принялся разжигать головешкой ук’тис.

– Ты стал настоящим кочевым атамидом! – с улыбкой заметил я. – Настоящий ата’ук меранк’нетх.