Читаем Сталин. Ледяной трон полностью

Польщенный Троцкий взялся читать бумаги. Тогда приятный молодой человек выхватил из-под пиджака альпинистский ледоруб и жахнул Льва Давидовича по темечку – отчего тот вскоре и преставился. Молодой человек охотно признал себя убивцем-одиночкой – но, отбывши двадцатилетний срок в мексиканской тюрьме, объявился в СССР, где ему за что-то вручили звезду Героя Советского Союза…

И не стало Льва Давидовича Троцкого – блестящего писателя и одного из творцов великой (без дураков!) революции, отличного оратора, организатора Красной Армии. Человека, способного горы сворачивать в экстремальной обстановке, но оказавшегося неспособным добиваться своих целей в более-менее спокойной жизни, постепенно проигравшего все и вся, потерявшего свое мастерски изничтоженное Сталиным воинство, загнанного на другую сторону глобуса и погибшего там нелепо не от пули из вороненого маузера, не от злодейского стилета, а от удара по башке мирным альпинистским приспособлением.

Так пусть же Красная сжимает властносвой штык мозолистой рукой!С отрядом флотскимтоварищ Троцкийнас поведет в последний бой!

А все-таки талантливая песня, что ни говорите! До души пробирает, признаюсь без малейшей иронии. Троцкий… Ну что же, и это все о нем.

Перейдем к Испании, как и было обещано. Почему Сталин проиграл испанскую кампанию, становится ясно из следственного дела Михаила Кольцова, еще одной «безвинной жертвы». Дело как выясняется, вовсе не в том, что испанская троцкистская организация ПОУМ (не менее сорока тысяч вооруженных до ушей головорезов) пакостила республиканскому правительству, как только могла, устраивая в тылу мятежи и путчи. Все гораздо сложнее…

Вот что на следствии поведал Кольцов о тайной организации, в которой состоял…

«Летом 1935 г. в Париже полпред Потемкин В. П. в разговоре по поводу конгресса писателей завел речь о том, что-де в Москве делаются всякого рода вещи и принимаются решения, за которые потом приходится испытывать смущение перед цивилизованной Европой – особенно, например, ему, как образованному человеку, дипломату и профессору. Что тем, „кому дорого достоинство России“ надо препятствовать разного рода „левацким“ поступкам со стороны правительства, хотя бы это даже грозило неприятностями. Он заявил далее, что мне, как литератору, следует помочь группе работников Наркоминдела, перебросившим мост между СССР и Европой… в дальнейшем он принялся резко критиковать правительство за отдельные перегибы и строгости… заявляя, что вообще методы и характер управления у нас отсталые, некультурные и еще не соответствуют демократической эпохе».

«Группа работников Наркоминдела», о которой говорил Потемкин, состояла из Литвинова, Сурица, Майского, Штейна, Уманского. К ней примыкали военные: Штерн и Павлов, литераторы Эренбург и Виктор Кин. Кольцов продолжал:

«В отношении международной политики Потемкин считал, что СССР необходимо поддерживать тесную связь с Германией и Италией, ибо это „в интересах России“. Он подчеркивал свои близко-дружественные отношения с Муссолини, которого хвалил, как великого государственного деятеля. Он указал, что Литвинов, Майский, Суриц – точно такого же мнения, но что эти связи встречают противодействие со стороны Москвы. Тем не менее, он поддерживает связи с итальянскими фашистскими кругами на свой страх и риск через Кина».

А теперь – самое интересное!

«Он… указал, что на троцкистов и бухаринцев рассчитывать не приходится, ибо все эти люди конченные и связь с ними гибельна, но что в стране имеются новые кадры недовольных и жаждущих контактов с Западной Европой молодых интеллигентов, и что мне, как журналисту, должно быть лучше их видно. Он указал также, что готовящаяся новая конституция в корне изменит обстановку политической борьбы, очень многое упростит и легализует, так что будет гораздо безопаснее добиваться поставленных целей, используя для давления на правительство парламентские формы. Наркомы и целые составы правительств будут, сказал он, ниспровергаться и предлагаться с парламентской трибуны. С этой трибуны надо будет добиваться настоящей свободы печати в буржуазном смысле слова, отмены монополии внешней торговли, восстановления концессии, отмены религиозных преследований – того, чего требуют иностранные державы для дружного сожительства с СССР и в чем он, Литвинов, с ним согласен».

Интересно, верно? Цимес в том, что эти показания Кольцова года два как опубликованы! Но, как водится, тут же объявлены «выбитыми», продиктованными следователями НКВД.

Перейти на страницу:

Все книги серии Красный монарх

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное