Стар и млад

Завел мотор и поехал в Яйлю. Там вытащил лодку выше, чем нужно, на берег. Присел над мотором у всех поселковых людей на виду. Лицо его было замкнуто, озабочено. Он отвинтил свечу в моторе, привинтил ее обратно. Многолюдство поселка, хождение возле конторы лесхоза и в научном городке угнетало его, — среди занятых службой людей он почувствовал робость, тоску.

Единственно, чему хорошо научился Горюхин за тридцать четыре года житья, это охоте. Его отца подстрелили контрабандисты, когда была граница с Тувой, а мать утонула в Чулышмане. Дома, семьи он не знал, рос в интернате в Айре. Там было две комнаты под жилье и две под классы. Кроватей на всех не хватало, их составили тесно в ряд, спали в затылок друг дружке. Если кто поворачивался на спину, его лягали ногами. Больше всех доставалось Горюхину, хотя он самый маленький, тощий: спать любил на спине.

После пятого класса Горюхин пошел пастухом в Балыкчу, в колхоз. Ему дали ружье, он стрелял рябчиков, ловил хариусов, гонялся за стрекозами, казнил клещей-кровопийц, ему было гораздо лучше пасти овец на Башкаусе, Чулышмане, на горах среди трав и цветов, чем жить в интернате. Он смеялся над интернатскими, которым нужно писать диктовки, спать в затылок друг дружке.

Потом он кормился на разных таежных работах, сшибал, молотил и веял кедровый орех, добывал соболя. Достигши возраста, стал лесником, ходил по тайге, ночами спал у костра, на пихтовой подстилке. В тайге все было, чтоб жить в свое удовольствие. Только невест не было.

...Приплыв на яйлинский берег, похлопотав над вполне исправной лодкой, Горюхин пошел в магазин и долго разглядывал там бутылки с болгарским клубничным сиропом, шампанским и шоколадным ликером. Пить ему не хотелось и не на что было, но он знал, что пойти просто так в домик к научному работнику, к Тоне Большой, не сможет, и купил флакон тройного одеколона.

Он выпил одеколон, немного замутив его озерной водой, и вскоре почувствовал легкость в ногах и руках. Дома поселка словно приблизились к нему, и он припомнил, что в крайнем доме с просевшей возле трубы драночной кровлей живет Катерина Кудинова, что это он пришел к ней первым, когда горела тайга над Колдором и мужа ее задавило камнем...

Он вспомнил: огонь стекал от хребта. Лиственницы и пихты валились, освобождали вросшие каменные глыбы, камни гремели до самой реки. Пожар мог хлынуть в кедровый массив, и тогда бы тайга умерла. Все лесники сбегались к огню на своих моторках и лезли навстречу камнепаду и жару. Саня Кудинов работал у самого пала. Он резал моторной пилой деревья, чтобы огородить кедровник просекой. Пожар гудел у него за спиной... Камень повалил Саню и убил, и пошел громыхать до самого Колдора. Саню снесли в холодок. Пилу взял Горюхин и резал, рубил, копал траншею, пока не одолели пожар.

Горюхина всей артелью снарядили тогда снести весть о смерти мужа Екатерине Кудиновой, потому что он был самый легкий на ногу человек, бессемейный, таежный, ему — как с гуся вода...

Горюхин подумал, что можно пойти в кудиновский дом. Катерина подаст огурцов и капусты. Можно вволю похрупать. Он зубами, деснами, небом ощутил этот хруст и щипкий рассольный холод.

«...Или к Дмитрию Степановичу Рачкину. Он мне должен медовуху поставить. Сам говорил, что мой батька кровяные панты ему давал, когда он валялся больной в тифу... Я ему мало, что ли, яблонь сажал, когда на Беле лесхозовский сад закладывали? И удобрение возил с Чулышмана — полную лодку, могло вполне опрокинуть низовкой...» Горюхин совсем уже было пошел к начальнику сада на Яйлю. В саду хорошо. Травы много, не кошена. Можно грушевки набрать в карманы...

Но к саду нужно идти мимо конторы лесхоза, и Горюхин стал думать о Зырянове, самом главном на озере человеке. После тройного одеколона директор лесхоза вдруг представился ему человеком близким: директор знает горюхинские заслуги... А как же? Кто ему доставлял маралов — быка и матку — на чучела для музея? Кто первый принес весть про оползень на реке Баязе?..

— «...Мог вполне навернуться! — подумал Горюхин. — Что ты?! Такая сила!»

Он поставил тогда петлю на медведя — зверь с кордона овечку унес и запрятал в папоротниках. Дело верное было, петлю Горюхин сделал из нового троса. Ночевать он спустился к устью Баяза. Спал на корнях кедрача, без огня, потому что в тайге было парно и жарко. На случай дождя он устроил навес из плоских пихтовых лап. Но дождь разразился, зашумел, как водопад Корбу; молнии с дымом и треском входили в сплошной поток падающей воды.