Старлинг Хаус

— Когда я была ребенком, у нас водились лунные мотыльки. Ты когда-нибудь видела их?

— Нет?

— Вот именно. — Похоже, она чувствует, что выиграла спор, потому что швыряет стопку моей почты на стойку и возвращается к своему шоу.

Там стопка библиотечных абонементов из Шарлотты, которые она не обязана доставлять в мотель, но все равно доставит; пара уведомлений от сборщиков долгов, которым не повезло; немного нежелательной почты; и конверт из Департамента общественных услуг с надписью RETURN SERVICE REQUESTED³², напечатанной всеми заглавными буквами. Последнее заставляет меня сглотнуть и заправить волосы за ухо — моя единственная подсказка, говорила мама.

Требек с усмешкой задает вопрос на 400 долларов, когда я прочищаю горло.

— Привет, Бев?

Не отрываясь от телевизора, она перекладывает через прилавок половину коробки глазированных пончиков.

— Они все равно скоро испортятся.

— Вообще-то, я хотела спросить — ты знаешь Старлингов?

Она отворачивается от Daily Double³³ и хмурится. Я энциклопедически знакома с хмурыми взглядами Бев, начиная от «сделай потише эту чертову музыку» и заканчивая «ты опять залез в банку с мелочью, негодяй», но этот — новый. Он настороженный, почти обеспокоенный, хотя единственное, о чем обычно беспокоится Бев, — это клопы и налоговые проверки.

— А что с ними?

— Я просто думала о них, вот и все. О том доме.

Она снова хмыкнула.

— Давненько ты не доставала меня насчет дома Старлингов, деточка. Раньше ты никогда не замолкала по этому поводу.

Я помню себя девчонкой, косолапой и шустрой, голодной даже тогда, когда мой живот был полон. Мы с мамой не всегда жили в номере 12 — я помню другие гостиницы, пару фургонов, пару месяцев спали на диванах, принадлежавших мужчинам, которым нравился цвет маминых волос и ее беззаботный смех, но никогда не нравилась я, — но мотель был первым местом, где мы остановились больше чем на несколько месяцев.

Бев в основном смотрела на меня из окна офиса до того дня, когда я наткнулась на осиное гнездо и была ужалена дважды, по одному разу в каждую руку. Мамы рядом не было, и я просто сидела на обочине, глотая слезы, когда Бев подошла и приложила к местам укусов влажную массу жевательного табака.

— Да, ну, я погуглила на днях, просто из любопытства, и ничего толком не нашла. Я подумала, может, ты что-нибудь об этом знаешь.

Бев сплевывает черную струйку в свою банку с колой и косо говорит:

— Люди говорят. Ты же знаешь, как это бывает.

На самом деле я не знаю, как это бывает, потому что люди разговаривают со мной только тогда, когда их загоняют в угол. Предполагается, что маленькие города должны быть уютными и дружелюбными, как идеальные маленькие снежные шары, но меня и Джаспера всегда держали по ту сторону стекла. Может, потому что я появлялась в церкви только на завтраках с блинами и ужинах в День благодарения, а может, из-за мамы с ее губной помадой, рубашками, которые не совсем подходили к джинсам, и таблетками, которые она иногда продавала в маленьких пластиковых пакетиках. А может, потому, что в Идене любят знать всю свою родословную в трех поколениях с обеих сторон, а единственной семьей, которую мы знали, были мы сами.

Я ковыряю снежинку глазури для пончиков на коробке.

— Ты расскажешь мне, что знаешь?

— Нет. — Бев вздыхает, до жути похожий на вздох Артура Старлинга перед тем, как он предложил мне работу, бесконечно домогаясь. Телевизор достаточно старый, чтобы издавать слабый электрический хлопок, когда она его выключает. — Но я расскажу тебе одну историю.

Это история Старлинг Хауса.

Люди рассказывают ее по-разному, но мой дедушка всегда рассказывал ее именно так. Он был лжецом, но лучшие лжецы — это те, кто наиболее близок к правде, поэтому я верю.

Дело обстоит так: когда-то в далекие времена жили-были три брата по фамилии Грейвли, которые сколотили состояние, выкапывая уголь с берега реки. Они были хорошими, честными парнями, но их сгубила та самая вещь, которая всегда приходит к честным мужчинам с небольшим достатком: бесчестная женщина.

Элеонора Старлинг была родом ниоткуда и не отличалась особой красотой, но все равно пробралась в дом Грейвли. Она была странной девушкой, молчаливой и хрупкой, склонной к меланхолии, но мальчики Грейвли были от нее в восторге. Вскоре после ее приезда они нашли самого старого Грейвли лицом вниз в Мад Ривер. На нем не было ни единой отметины, но, говорят, его лицо было вытянуто и искажено, как у человека, созерцающего невыразимый ужас.