Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды

Поначалу показалось, что прогноз ошибочен. О трех комплектах как-то быстро позабыли, просто резко усложнили процедуру грифования. Но это было не отменой, это было всего лишь отсрочкой. Инициаторы, запланировавшие переход на единый отцентрованный учебник, не спешили; они умны, у них стальные нервы. Обождали немного и повторили удачный ход. Спустя три года, по четко отработанной на премьер-министре схеме, на стол верховному правителю был положен листочек с очередной цитатой. Били жестко, по больному месту: учебник для 10 класса под редакцией учителя Долуцкого предлагал учащимся вопросы про Чечню, сочувственные выдержки из пацифизмов Явлинского и предлагал определиться: с кем вы, будущие граждане России? Реакция была предсказуема: монарший гнев. За гневом последовал вердикт образовательного министерства: товарищ Долуцкий, отдай разрешительный гриф! Не отдам, капризничал Долуцкий. Тогда мы сами заберем. И забрали.

После чего педагогической общественности стало ясно: школьная история больше не будет учебной наукой с повышенным содержанием идеологии, каковой она является по определению. А будет исключительно орудием формовки, пропагандой истинного восприятия. И контуры, границы этой схемы можно было предсказать заранее. Потому что правильный учебник станет прямой, аккуратной проекцией консенсусного мнения начальства. Сегодняшний правящий класс в массе своей убежден, что никакого тоталитаризма вообще не бывает, что бы там ни написала Ханна Арендт. А бывает конкретный фашизм – и конкретный опыт построения великой советской державы, распад которой – главная геополитическая катастрофа XX века. Да, были отступления от правил, да, Сталин далеко не во всем был прав, но сравнивать его жестокость с фюрерской – неверно; он строил, а не разрушал; упрекать за соучастие в предвоенном переделе мира – грех смертельный, поскольку пакт Молотова–Риббентропа был всего лишь техническим следствием Мюнхенского сговора и т. д. Что же до 1990-х, то это труднейшее время было не расплатой за грехи страны под руководством террористической организации НКВД и ее мирной фракции, ВКП(б) и началом мучительных преобразований, плодами которых мы сполна воспользовались в последние семь с половиной лет. Нет, это было смутное время, скрытая форма иностранной интервенции, которой противостоять смогли немногие, органы безопасности – прежде всего. (Читай статью Черкесова.) А нулевые годы стали временем постепенного торжества суверенной демократии.

Вот такой учебник нам и нужен.

Выход его сопровождался грамотной операцией «прикрытие». Она же дымовая завеса. Летом все, захлебываясь, обсуждали желтое пособие для учителей, которое (вопреки формальной логике) вышло в массовый тираж гораздо раньше, чем пособляемый учебник. Либералы, включая автора этой книги, попались на удочку; раздался шум и гам, все сосредоточились на «сталинской» главе, откровенно провокационной. Слегка прошлись по «суверенной демократии». И – выпустили пар, позволили организаторам сослаться на поправки: вчера министр Фурсенко ехидно замечал: критики учебника его не читали; главы про хорошего Сталина тут нет, а суверенная демократия слегка поджата. В сравнении с пособием. Вот и хорошо, вот и славно. О чем шуметь? К чему возмущаться?

А ведь проблема не только в том, что оценки сомнительны. Проблема в том, во-первых, что в области идеологической торжествует минус-конкуренция. Готовясь жить в свободном мире, мы своих детей вгоняем в однозначный ступор, ранжируем сознание, кроим его по готовому лекалу. И во-вторых, проблема в том, что современность вообще не подлежит изучению в школе – в качестве завершенной истории. Мы внутри процесса, зависим от хода вещей, ход вещей зависит от нас, а история начинается там, где завершается наша возможность вмешаться в текущее время. Мы ничего не можем поправить в решении Ельцина передать бразды правления молодому назначенцу Путину. А в судьбе Путина и в своей судьбе – потенциально можем. Значит, 31 декабря 1999 года и есть в самом прямом смысле финальная точка, рубеж, который отделяет совершившуюся историю от совершающейся жизни. Школьный учебник должен подробно рассказать об этом эпизоде, а дальше – лишь беглый перечень событий, без оценок и без комментариев, ни за, ни против, никаких итогов. Только будущее определит, как следует оценивать Беслан и арест Ходорковского, что есть суверенная демократия: победительная идеология, о которой обязательно нужно писать главу, или политическое недоразумение, обросшее подробностями; я сейчас не иронизирую. Если же это правило нарушено, происходит преждевременное смыслоизвержение; результат нехорош.

Учебник не может быть единственно верным. Он не может подминать историю под сиюминутные нужды. В этом – главная проблема. В этом – беда. А не только в идеях Филиппова. Если бы единственно верный учебник был написан не им, а тем же Долуцким, он лучше бы от этого не стал. В данном случае дело не в авторах; в данном случае дело – в подходах.