Стрельцы

— Был здесь Его Величество? — спросил он, запыхавшись.

— Не бывал! — отвечал преображенец. — Приходили только какие-то четыре офицера. Один из них такой детина рослый — с тебя будет.

— Ах вы, неучи! Смотри пожалуй! Да где у вас глаза-то были? Это сам царь изволил приходить! Он был во всех избах и осматривал вашу братью, новонабранных.

Емельян и два его товарища побледнели и, крестясь, уставили глаза на капрала.

— Ахти, беда какая! — прошептал преображенец. — Ведь нам и невдомек. Мы думали, что царь в золотом кафтане ходит, а на нем, батюшка, почитай такой же кафтан, как и на нас, окаянных!

— Вытянулись ли вы перед ним, неотесанные? Отвечали ль ему порядком? Чай, наврали с три короба на свою голову?

— Кажись, лишнего мы ничего не сказали, господин капрал.

— Величали ль его, как следует?

— Кажись, величали! — отвечал преображенец и почувствовал в руках и ногах пробежавший от страха холод, вспомнив, что называл царя господином офицером.

— Ахти, Господи, грех какой! — прошептал Емельян дрожащим голосом. — Издали-то я царя не однажды видал в Москве, а раз видел и вблизи, как он меня на мосту изволил дубинкой ударить. Знать, кто-нибудь на меня куричью слепоту напустил.

— То-то куричью слепоту! Этак ты и на часах ослепнешь; солдату надо всегда глядеть в оба. Наделали вы дела, окаянные: теперь вам всем беда, да и мне с вами вместе! Ведь мне приказано вас учить, пустые головы!

— А что, господин капрал, повесят нас али расстреляют? — спросил, вздохнув, преображенец.

Капрал не отвечал ничего и начал ходить по избе взад и вперед с беспокойством. Емельян и его товарищи стояли неподвижно, опустив голову и уставив глаза в пол.

Вдруг отворилась дверь, и вошел придворный служитель с большою глиняной кружкою в одной руке и с корзинкою в другой.

— Вот вам кружка вина да корзинка съестного, — сказал он, ставя ту и другую на стол. — Его Величество велел выпить за его здравие ради праздника!

— Гора с плеч свалилась! — прошептал капрал. — Стало быть, он не гневается! Нечего сказать — не царь у нас, а отец!

— Это пятая изба, господин капрал? — спросил служитель.

— Пятая.

— А которого из них зовут Емельяном?

— Да вот этого.

— Возьми-ка, родной. Царь пожаловал тебе рублевик на дорогу. Тебя он к отцу послал?

Емельян кивнул вместо ответа головою, потому что не мог ни слова выговорить; взял рублевик, поцеловал его и заплакал.

— Что, брат! — воскликнул капрал, ударив Емельяна по плечу. — Каков наш царь-то? Дай ему, Господи, много лет здравствовать! Уж за то и мы его, ребята, потешим! Возьмем Азов, хоть чертей в него посади турской солтан вместо бусурманов! Наливайте-ка себе стаканы, ребята! Ладно! Да и гостю-то налейте. Подымай стакан! За мной, разом! За здравие Его Царского Величества! Ура!

— Ура! — закричали солдаты и осушили стаканы.

На другой день вскоре после рассвета Емельян отправился в дорогу. На третьи сутки приблизился он к деревне, где жил отец его. Сердце Емельяна забилось сильнее, и он не вдруг решился подойти к избе, к которой прежде пускался вскачь на своем любимом гнедке, когда приезжал из Москвы к отцу в гости. Тяжело вздохнув, наконец постучался он в калитку. Пономарь Савва был в это время в гостях у старика Архипа и сбирался уже ехать домой.

— И так прощенья просим, Архип Иваныч! — говорил пономарь, целуясь с отцом Емельяна. — Ей-Богу, я бы еще подождал и не стал бы тебя огорчать, да сам ты посуди: за что ж я упущу хорошего жениха? Он уж кораблик совсем почти сготовил. По всему видно, что сын твой раздумал жениться. Ты-таки ничего о нем до сих пор не слыхал?

— Ни слуху ни духу, Савва Потапыч! — отвечал старик, вздыхая. — Уж иногда приходит мне в ум... Чу! никак кто-то стучит в ворота? Уж не он ли пришел, мой голубчик?

Между тем Емельян перелез через ворота и вошел в избу.

— Сын мой любезный! — закричал старик, бросаясь к нему на шею. После первого движения радости Архип отошел от сына и, осмотрев его с головы до ног, с ужасом спросил:

— Что на тебе за наряд? Уж не в солдаты ли ты попал, мое дитятко?

— Видно, так мне было на роду написано, родимый батюшка! Скоро уйду я в поход, и пришел я проститься с тобой да просить твоего родительского благословения.

Емельян бросился к отцу в ноги.

— Ах, Господи, горе какое! — воскликнул старик, сплеснув руками. — Да как ты это, сын мой любезный, попал в солдаты?

Емельян рассказал свое приключение в Москве.

— Ах, горе, горе! — повторял старик, утирая слезы. — Недаром у меня сердце ныло! Либо ты положишь свои косточки на чужой стороне, либо я не дождусь тебя. Нет, нам уж не увидеться с тобой на белом свете. Простимся, дитятко!

Старик прижал к своей груди голову сына и горько заплакал.

— Вздумалось же тебе, дитятко, летать по-журавлиному! — продолжал он, всхлипывая. — Погубил ты свою головушку!

— Не отчаивайся, родимый батюшка! сам царь изволил говорить со мною, велел просить твоего благословения, без того-де в полк меня не примет, и сказал: «За Богом молитва, а за царем служба не пропадают!»

— Его Царское величество говорить изволил с тобою? — сказал пономарь, взявшись за бороду. — Господи, твоя воля!