Стриптиз Жар-птицы

– Идиоты сбиваются в стаи, – ответил другой голос. – Может, она у ней дачку снять решила. Ха-ха! На зиму.

– Ха-ха!

Провожаемая глупым смехом, я ступила на тропинку и пошла в глубь леса. Через несколько минут я пришла в изумление. Неужели совсем близко от Москвы еще сохранились такие непроходимые чащи?

Темно-зеленые ели стояли по обе стороны тропинки частоколом, между стволами практически не было просвета. День сегодня выдался солнечный, следы от ночного проливного дождя во дворе дома Даны быстро испарились. А в лесу было очень сыро и пахло чем-то знакомым, но непонятным. Может, грибами? Под ногами зачавкала грязь, пару раз я с трудом удержалась на ногах, заскользив по мокрой глине. Дорожка резко свернула влево, показалась небольшая низина, а в ней, окруженная со всех сторон мохнато-зелеными растениями, стояла изба. Пейзаж напоминал кадры из фильмов великого Роу.[10] Я моргнула и улыбнулась. Неужели Баба-яга существует в действительности? Дом выглядит как иллюстрация к русским народным сказкам: большие серо-коричневые бревна, кое-где между ними висит пакля. Маленькие окошки чуть прикрыты резными, некогда синими ставнями, на крыше лежат какие-то странные, лохматые, не похожие ни на оцинкованные листы, ни на черепицу куски.

Внезапно мне вновь вспомнилась мать Раисы.

– Ох и пьют же некоторые люди! – зазвучал в моих ушах ее недовольный голос. – Крыша толем покрыта, а он водку в магазине берет. Срам жить-то под таким.

Толь, вот как называется этот черный, вероятно, давным-давно забытый строителями материал. Если я верно помню, он продавался в рулонах, как обои, и его просто расстилали по стропилам.

А еще впечатлял забор Захаркиной: заостренные колья (похоже, полуободранные осины), на верхушки некоторых надеты глиняные горшки и миски.

Я невольно посмотрела в серое небо, ожидая увидеть Змея-Горыныча или саму хозяйку, восседающую в ступе. Потом спустилась с пригорочка, доковыляла до калитки, дернула ее и беспрепятственно вошла во двор.

На крыльце умывался здоровенный кот. Естественно, черного цвета.

– Привет, – сказала ему я. – Где твоя хозяйка?

– Мяу, – с достоинством ответил он и ушел в избу.

Я заглянула в сени. Ничего похожего на грязь и беспорядок, царившие у Зины, идеальная чистота и красота, пахнет березовой корой и грибами.

– Можно? – закричала я.

– Входи, – донеслось изнутри, – только ботинки сними, а то натопчешь.

Я послушно выполнила приказ и очутилась в длинном коридоре. Не самая обычная планировка избы меня удивила.

– Сюда, – донеслось слева, – не бойся, я не кусаюсь.

Я вошла в просторный кабинет. Да, да, именно кабинет, по-другому горницу и не назвать. Стен не было видно, повсюду, от потолка до пола, шли книжные полки. Я узнала знакомые, еще советские, издания Л. Толстого, Ф. Достоевского, А. Чехова, О. Бальзака, Э. Золя, Дж. Лондона, К. Федина, К. Паустовского. О! Да у Захаркиной полно детективов. Надо же, она, как и я, обожает Рекса Стаута! Приключения Ниро Вульфа и его верного помощника Арчи Гудвина представлены в разных переводах!

Хозяйка, сидевшая за большим письменным столом, заваленным бумагами, подняла голову и недовольно спросила:

– Чего тебе? Если беременна, езжай к врачу, абортами я не занимаюсь.

– Нет, нет, – ответила я, – ничего криминального! Я пришла из-за Жози.

Женщина сняла очки, делавшие ее похожей на сову, и удивленно переспросила:

– Жози? Первый раз о такой слышу! Что у тебя болит? Опиши симптомы.

– Ничего не болит, – засмеялась я. – Жозя – это женщина. Вы ее, очевидно, знали под именем Антонина Михайловна Колоскова.

– Ах, Антонина Колоскова… – протянула Захаркина. – И кем ты Акуле приходишься?

– Акуле? – переспросила теперь я.

– Царица Колоскова, подпольная кличка Акула, – без тени улыбки перечислила Людмила, – бессменный руководитель института, идейный вдохновитель и палач. Триедина в одном лице, почти бог, извини за кощунство.

– Насколько я знаю, в заведении начальствовал Матвей Витальевич, – продемонстрировала я свою осведомленность.

– М-да, – крякнула Захаркина, – оно верно. Да не так. Вот тебе пример. Идет у нас Ученый совет, то да се, обсуждается диссертация, ну, к примеру, Ивановой Тани. Все замечательно, Иванову почти допустили к защите, остается лишь проголосовать. Матвей не скрывает своего положительного отношения к работе Татьяны, произносит пламенную речь о необходимости вливания в науку новой крови и т. д. и т. п. И вдруг!

Людмила, словно опытная актриса, выдержала паузу и продолжила, разыгрывая сценку в разных ролях.

…Открывается дверь, просачивается Леся Фомина, помощница Матвея, не обращая внимания на цвет института, восседающий за столом, она подкрадывается к ректору, шепчет ему что-то на ушко. Он встает и объявляет:

– Перерыв, товарищи. Перед голосованием следует выпить чаю, вижу, все устали.

И ходу в свой кабинет, а там уже ждет мужа Акула. Она Матвея одного не оставляла, везде за супругом ниткой вилась.

Через сорок минут члены совета снова в зале заседаний. Но что произошло с Колосковым? Отчего Матвей зол? Более того, он берет слово и заявляет: