Студенты и совсем взрослые люди

В аудитории 221-«б», где собрали два курса – третий и второй – доцент Чарушкин, округлый, болезненно потный заика, медленно зачитывал списки на уже знакомый мясокомбинат № 3. Ребятам предстояло повкалывать на разделке туш (как раз точное занятие для неудержимых физиков), а девчатам – на фасовке напротив, через две конвейерных линии.

«Д-давыдов! Филиппов! В-в-варсания! Васильк-к-ков! Т-тут? П-первая с-см-мена! Д-добровская, К-климушкина, Войкова, П-полова! Т-т-тут? Где Полова? Где вы от-от-т-сутствовали, Любовь Степановна?» – Чарушкин поднял подслеповатые глаза.

Любка выгнулась кошкой, смачно расправила складки платья на тугой груди: «Хо-хо-хо, а я замуж вышла!»

«Замуж?! К-к-как замуж?! А с-сес-с-сия?!»

«Да досдам я, Валентин Сергеевич, досдам, шо вы, досдам ей-но!»

Доцент запнулся. Вчитался в листок. Одним отработанным кивком уронил очки со лба на нос. Опять посмотрел и совершенно ошарашенно спросил:

«Половая? Поло-вая?! П-почему?!»

Сгрудившаяся «камчатка» заржала.

«Так я ж за россиянина вышла, так и фамилию поменяла!» – преспокойно ответила бывшая Любка Полова, сменившая селянско-хлеборобскую фамилию Полова на правильную, столичную Половая.

«Х-хорош-шо, Люб-ба… Любовь… – у доцента явно что-то было не в порядке с логикой. – В п-п-первую очередь».

После этой реплики взвыли уже все два курса.

Один Саша Васильков не смеялся. Его обычно довольные и сытые глаза горели синим огнём ненасытного мщения.

И вот в позапрошлый понедельник, в урочный околополуденный час, в пропахшем кровью разделочном цеху ангел мести раскрыл свои крылья как раз над тем местом, где Сашка вызвался всю смену отрезать бараньи яйца. А что вы морщитесь? (Вегетарианцы могут пропустить страницу.) Кто-то же должен выполнять и эту непростую операцию.

Сашка долго стоял у лязгающей, пованивающей ужасом змеи конвейера и высматривал нужную тушу. Наконец он дождался, пока подвешенная на крюк, ещё сочащаяся горячей кровью самая большая туша подплывёт к нему, и одним движением острейшего лезвия вырезал здоровенное хозяйство. Вздохнул, взвесил в руке, затянутой в кольчужную перчатку, прицелился и изо всех неслабых сил забойщика-гандболиста швырнул «снаряд» в Любку.

Сложнейшая баллистическая задача была решена безукоризненно. Комок тёплого мяса посвистал по широкой дуге над двумя рядами конвейера, над первым рядом фасовщиц и вышел на боевой курс. Всё было учтено – вплоть до перемещения цели возле фасовочного стола. Кроме…

«Шмяк!» – с самым гнусным шлепком яйца залепили лицо Кати Сазоновой, ни с того ни с сего решившей показать ленивой Любке, как складывать куски ошейка. Сукровица и белёсая слизь брызнули во все стороны. Оглушённая Катя поперхнулась, стала отплёвываться всей этой мерзостью, ничего толком не соображая, потом протёрла глаза, оглянулась. И сквозь звон в ушах донеслись до неё неудержимый визг и хохот.

Любка облокотилась на железный стол и визжала, сжимая ноги, чтобы не описаться со смеху. К Катеньке бежала Зоська, ещё кто-то, хотели помочь, но Катя глянула напротив – а там, там, за покачивавшимися тушами стоял несчастный Сашка Васильков, который и не думал прятаться.

Свекольный гнев залил щёки Кати – какая подлость! Вот только вчера! Вчера она согласилась сходить на танцы с Сашкой, вот наконец уступила его увещеваниям, осадам, цветам и прочим эклерам – и! Господи, какая гадость! Вот! Она рассмотрела, что в неё попало, и её чуть не стошнило от запаха крови и… ну, этого самого. Новое платье пропало безвозвратно.

И Катенька рванулась к Сашке с самыми злыми намерениями.

А он ни бежать, ни плакать уже не мог – сшиб свою любовь на взлёте, Робин Гуд хренов.

Алёшка «Эл» Филиппов

В отличие от своих друзей, дохлыми собаками валявшихся на койках, Алёшка стойко переносил своё несчастье.

Стоя – ни сесть, ни лечь он не мог, временно лишившись такой возможности.

Надо ж такому было случиться, что как раз в то время, когда раскрасневшаяся Катенька Сазонова дотягивалась своим увесистым кулачком до глаза Сашки Василькова, в холодильной камере, что была на выходе конвейера, заканчивался ремонт аммиачных труб.

Конечно же, Алёшка удрал с липко-кровавого конвейера и крутился возле бригады сварщиков, стараясь не мешать, не мешкать, что-то подать-поднести. Короче, доводил до белого каления солидного и обстоятельного бригадира Германа Фёдоровича. Уважающий себя бригадир поначалу и так и сяк цыкал на тощего пацана в белом мясницком халате, но потом сжалился, стал сначала очень нехотя, потом всё более увлекаясь и распаляясь, растолковывать салаге премудрости сварочных работ и всё, что сам знал о холодильниках. По-своему, с рабочей, так сказать, точки зрения.

А это очень интересный момент.

Любой хороший инженер, если он, конечно, надеется называться инженером, прошёл через это чистилище – беседы с рабочими высокого разряда, «работягами», разбирающимися в тонкостях своей профессии до кончиков натруженных пальцев.