Суд королевской скамьи

— Когда я получила письмо от Марии Висковой,— сказала хозяйка, — я никак не могла принять решение, мысли у меня путались. Как вы видите, я достаточно стара, немощна, и мое здоровье оставляет желать лучшего. Я далеко не уверена, что могу оказаться вам полезной, но Мария сказала, что я должна повидаться с вами, и вот вы здесь.

— Мы узнали, что вы были заключенной в Ядвиге, и не сомневаемся в важности ваших показаний, сказал Александер.

Она пожала плечами; движения ее рук во время разговора были затруднены.

— Я знаю о деятельности Кельно только косвенно. И я не имею права показать под присягой, что лично видела его за работой.

— Но вы были достаточно близки к Марку Тесслару.

— Мы были как брат и сестра.

— Странно, а он никогда не упоминал вашего имени.

— Он всего лишь выполнял мое пожелание. Но, получив письмо Марии Висковой, я не вижу причин молчать о прошлом.

— Разрешите мне задать вам прямой вопрос, обратился к ней Александер.

— Я постараюсь избежать французской манеры отвечать уклончиво.

— Судьба дела в немалой мере может зависеть от показаний Тесслара. Что вы думаете о его чувстве ответственности? Оцените его как опытный психиатр, доктор Парментье. И мне бы хотелось, чтобы на вашу оценку не влияли ваши личные дружеские чувства к нему.

— Если говорить. откровенно, мистер Александер, должна сказать, с ним что-то случилось в тот ноябрьский день, когда он увидел, как оперирует Кельно. И, может быть, шок от этого потрясения и повлиял на его суждение.

— Как вы знаете, нам приходится вступать в рискованную игру, Что вы можете сказать об обвинении Кельно в адрес Тесслара, что перед войной он делал незаконные аборты и позже занимался этим же в концентрационном лагере?

— Фантазии Адама Кельно. Все, кто знает Марка Тесслара, подтвердят, что он истинный гуманист и филантроп. Он уехал из Польши, чтобы завершить в Швейцарии свое медицинское образование, что было невозможно сделать из-за антисемитизма в Польше. И Мария Вискова и я, обе мы можем засвидетельствовать, что он никогда не делал абортов для нацистов.

— Сможете ли вы прибыть в Лондон?

— Я долго размышляла на эту тему. Не раз советовалась с моим пастором и просила Бога указать мне путь. Как у христианки у меня нет иного выбора, кроме как дать показания.

Глаза ее потухли, и стало видно, как она устала. Добравшись до цветника, мадам Парментье срезала две чайные розы и предложила гостям сделать из них бутоньерки.

— В Антверпене живет женщина, которую оперировали как раз в тот день. После войны я несколько лет выхаживала ее как психиатр. Она сильная личность. Рана в ее душе никогда не затянется, но я знаю, она не простит мне, если я не дам ей возможности встретиться с вами.

12

Корреспонденция пришла с утренней почтой. Эйб вскрыл конверт и улыбнулся. В нем было письмо от Ванессы. Он отложил его на потом.

Кэди пробежал письмо от своего французского издателя, полное стонов и сожалений, но к нему был приложен чек на две тысячи долларов на возмещение расходов по процессу.

В эти дни с ним старались связаться все, кто издавал его книги. Первым напомнил о себе его немецкий издатель, приславший пять тысяч долларов, убежденный антинацист, который в свое время был приговорен к смертной казни за участие в заговоре с целью убийства Гитлера и который уже ждал петли, когда в результате налета его тюрьма оказалась разрушенной и ему удалось сбежать.

Все они старались внести свой вклад, кроме шведа. Чем меньше было издательство, тем громче оно било себя в грудь.

Наконец он взялся за письмо Ванессы.

«Киббутц Седе-Бокер

25 июля 1966 года

Морнингсайд-лейн, 10

Саусалито

Дорогой папа!

С тех пор, как зимой ты уехал из Израиля, до нас доходили только отдельные сообщения о тебе. Мы с Иосси ужасно влюбились друг в друга. Лето в пустыне жаркое и душное, но и оно не повлияло на чувства, которые мы испытываем друг к другу.

И все же я не понимаю, почему меня гнетет такая грусть, разве что встреча с ним означает завершение какой-то части моей прежней жизни. Иосси еще год служить в армии, а потом ему предстоят четыре года в университете. Это слишком долго, и не думаю, что решусь обременять его еще и женитьбой.

Мне ужасно неприятно писать тебе то, что ты прочтешь ниже, ибо мне приходится сообщить, что я не смогу приехать в Америку. Дела на границах идут все хуже и хуже, и я не могу позволить себе оставить Израиль ради даже краткого визита к тебе. Но, конечно, во время процесса я буду с тобой в Лондоне.

Я была рядом, когда ты писал «Холокауст», и я знаю, через что тебе пришлось пройти и что тебя ждет еще более трудная работа над новым романом, и.я не могу отделаться от мысли, будто бросаю тебя.

Бен попросил меня передать тебе самые лучшие пожелания и сообщить, что у него какие-то специальные маневры на две недели. Он настоящий офицер израильской армии, отрастил пышные усы и старается обрести уверенность, присущую военным. Бен увлечен всеми девушками вместе и никакой в особенности. В этом смысле он напоминает своего отца.

Он все же попытается получить отпуск, так что постарайся дать нам знать, когда начнется процесс.