Суер-Выер и много чего ещё

Я подтянулся за куст — нос лодки въехал на берёзу. Капитан выхватил из воды ногу, закинул её в лодку — и берёза всплыла, глухо толкнулась в дно «Одуванчика» и подпёрла нас снизу.

Всё стало на свои места. Капитан сидел на своём месте, я на своём, берёза вернулась на своё. И мы сидели на берёзе.

Впереди, за берёзой, — капитан; сзади, в корме, — я. При желании мы могли покачаться, как на качелях, но плыть назад или вперёд никак не могли.

— Сели, что ль? — достаточно хладнокровно спросил капитан.

Напряжённо вглядываясь в дно лодки, я искал пробоины. Мне казалось, что острый сук впился в платье нашей общей теперь с капитаном невесты, вот-вот разорвёт его и мы не то что утонем, а повиснем посреди макарки — полумокрые, полузатонувшие.

— Сидим, — ответил я, — пробоин не видно. Надо бы снова утопить берёзу, тогда прошмыгнём.

— Твоя очередь утапливать, — справедливо указал капитан.

Кое-как приподнявшись, я шагнул из лодки в воздух, стараясь наступить на берёзу. Она уклонялась от моей ноги, увёртывалась. Нога летала в воздухе над водой, замах её пропадал, она уже не знала, что делать. Вернуться в лодку нога не могла, для этого надо было от чего-то оттолкнуться. Ударом весла капитан подвинул ко мне берёзу, и нога в отчаянии рухнула на неё.

Берёза сразу затонула, и я сделался человеком набекрень. Правая нога уходила в воду, левая подымалась вверх и уплывала вперёд с «Одуванчиком».

Схватив себя за колено, я выволок ногу из воды и свалился в лодку. Берёза не успела всплыть, как «Одуванчик» шмыгнул вперёд, проскочил, и теперь уж никакого пути назад не было. Всплывшая берёза покачивалась за кормой.

Я оттолкнулся от неё веслом, направляя лодку вперёд.

— Запахло чарусёнышем, — сказал капитан.

В воздухе и вправду почувствовался резкий, едкий запах. Утопленная берёза потревожила дно макарки. Со дна всплывали пузыри болотного газа.

— Это не чарусёныш, — сказал я, — это пузыри со дна. Поехали.

— А по-моему, чарусёныш, — настаивал капитан. Он тормозил лодку. Из-за плеча капитана я старался разглядеть, что там, впереди, но признаков чарусёныша не замечал.

— Надо кинуть щепку, — сказал капитан, — засосёт или нет? Дай мне какую-нибудь щепку.

— Откуда я возьму щепку? — раздражённо ответил я.

— Отломи от берёзы.

Подав лодку назад, я изогнулся, отломил от берёзы чёрный сучок, отдал капитану. Капитан бросил его в воду перед собой, и давно прогнивший сучок немедленно затонул.

— Засосал, холера, — сказал капитан. — Видно, здорово проголодался.

Я не стал больше слушать капитана, сильно оттолкнулся веслом от берёзы. Легко и свободно пересекла лодка подозрительное пространство.

Петляя в болоте, макарка повела нас дальше. Она то расширялась, и тогда приходилось вёслаться, то сужалась резко, и мы двигались вперёд, цепляясь за травы.

Скоро мы увидели новую преграду, которая перегораживала нам путь. Это была уже не берёза, а какой-то еловый крокодил, затопить которого не удалось. Рядом с крокодилом торчали из воды какие-то колья.

— Попробую его поднять, — сказал капитан. — Может, удастся подпереть его колышком.

Балансируя веслом, капитан наступил на высокую болотную кочку, которая сразу закашляла под его сапогом. В болотных сапогах-броднях на кашляющих и хрипящих болотных кочках капитан-фотограф стоял как болотный памятник Великому покорителю брёвен. Над головой его носились утиные стаи.

Приподняв елового крокодила, капитан подпёр его колышком, и получилось что-то вроде медвежьей ловушки. Сибирские охотники, которые хотят завалить медведя, подвешивают иногда над тропой бревно. В нужный момент бревно это и падает медведю на голову.

Съёжившись, проплыли мы через ловушку и сразу увидели новое, совсем уж неприятное бревно. Оно чуть высовывалось из воды, и видно было, что та часть, которая оставалась под водой, совершенно непроходима.

— Придётся рубить его топором, — сказал капитан.

Он потыкал бревно веслом.

— Его и не сдвинуть, — сказал он, и тут бревно само по себе шевельнулось, лениво высунуло из воды хвост, грянуло хвостом по поверхности и уплыло, возмутив воду в макарке.

С полминуты сидели мы в лодке, охолодев. Руки не хотели двигаться, а голова соображать. Но даже и при всём желании голова моя сообразить ничего, пожалуй, не могла.

— Кошмар! — сообразила наконец голова капитана. — Слушай, а бывают на свете пресноводные киты?

Я промолчал. Голова капитана работала великолепно, и я не хотел ей мешать.

— А может, Папашка? — продолжала работать чудесная голова. — Как думаешь, он уплыл или под воду спрятался?

Я невольно огляделся — нельзя ли в случае чего выбраться на берег. Но берега не было — крутые и круглые болотные кочки, трясина и вода меж кочками. Надеяться мы могли только на «Одуванчик», на его выносливость и быстроту. Открытая протока была перед нами, и я стал быстро грести, уходя поскорей от опасного места. Чёрт знает в кого ткнул веслом капитан — в ожившее ли бревно, в древнейшую ли огромную щуку или впрямь разбудил Папашку?