Святой папочка

– Потрогай! – велит мне она. – Потрогай и скажи мне, что это!

Я молча взываю к пятой заповеди и прошу ее хотя бы сейчас, на этот раз избавить меня от ее пут. Неужели это то, как Господь хочет, чтобы я чтила мать свою – лапая чьего-то несостоявшегося ребенка на отельном матрасе? Разве когда Моисей сошел с вершины горы, он заставлял людей трогать такое?

Я молчу подчеркнуто долго, чтобы эта пауза как следует наполнилась смыслом.

– Мам, я не собираюсь трогать чью-то сперму.

– Просто потрогай и скажи, она это или нет.

– Пожалуйста, не заставляй меня трогать чью-то сперму.

– Если бы я не трогала сперму… тебя бы на этом свете не было!

Одного лишь взгляда на нее достаточно, чтобы понять, что у меня нет выбора. Я протягиваю дрожащую руку, и она вдруг меняет свое решение.

– Нет-нет, подожди! Сначала зайди в этот свой интернет и набери в гугле «как долго сперма остается живой?»

– Мам, ты же католичка! Разве это не главная тема, в которой должны разбираться католики? Разве не вы пишите целые книги о том, сколько живет сперма?

– Я не помню! Посмотри же скорее, мы должны узнать!

Согласно интернету, есть два варианта. Сперма или умирает сразу же после того, как покинет тело, или живет вечно, сначала на земле, а затем уже на небесах, с обожанием колотясь о божественные яйцеклетки. Решить так никто и не может.

Самостоятельно мне с этой ситуацией не справиться, поэтому я лезу в Твиттер и рассылаю вести о моем текущем бедственном положении так быстро, как только могу печатать. Начинаю с самого начала и стараюсь не тратить слов впустую. «МОЯ МАМА СЧИТАЕТ, ЧТО НА КРОВАТИ В ОТЕЛЕ ЧЬЯ-ТО СПЕРМА, И ПЫТАЕТСЯ ЗАСТАВИТЬ МЕНЯ ПОТРОГАТЬ ЕЕ, ЧТОБЫ УБЕДИТЬСЯ, ЧТО ЭТО ИМЕННО СПЕРМА. НЕТ, МАМА, Я НЕ БУДУ». На мой твит тут же отвечает один из моих подписчиков: «Потрогай сперму. Потрогай сперму вместе с мамочкой».

Жалкий софизм становится реальностью, и в этот момент в окна нашего отеля начинает колотиться страшная буря. Небеса с треском разверзаются у нас над головой и длинные капли дождя, угрожающе шевеля своими хвостиками, начинают биться в стекло. Вспышка молнии освещает комнату, и я вижу, что моя мать изменилась. Ее глаза так широко распахнуты, что кажется, будто никогда больше они смогут закрыться. Волосы стоят дыбом. Она похожа на Эдгара Алана По, которого на скользких ночных улицах преследует комочек злой спермы. Ее так трясет, словно кто-то накончал на ее могилу. На лице мамы начинает потихоньку проступать безошибочно узнаваемое выражение. Я его хорошо знаю. И я, и все остальные ее дети. Мы знаем его с младенческих лет, с тех пор, как оно с нежностью накрывало нас, мирно лежащих в своих кроватках.

– Мама, нет! Мы не будем звонить в полицию.

– Может, хотя бы немножко… позвоним?

– Совершенно исключено. У них нет спермо-спецназа.

Она быстро прикидывает расстояние до телефона, а затем делает кувырок на кровати. Ловкий ход, ни дать ни взять грабитель, собравшийся украсть Поллока из Музея современного искусства. Если полиция не приедет к ней, она сама притащит к ним этот матрас – голыми руками. Она выныривает из кувырка с кошачьей грацией, хватает телефон и начинает набирать номер стойки регистрации, но я знаю, к чему это может привести, и выхватываю у нее телефон. Однажды мне пришлось переезжать из одного номера в другой посреди глухой ночи, потому что мама увидела на полу в ванной чей-то курчавый волосок, и я еще тогда дала себе клятву, что никогда не позволю этому случиться вновь («Лобковые волосы не заразны!» – убеждала ее я. «Тогда почему они растут у всех?!» – парировала она). Я швыряю телефонную трубку и мы с мамой смотрим друг на дружку, тяжело дыша. Она хитро меняет тактику.

– Думаешь, я слишком остро реагирую?

Я тщательно обдумываю свой ответ. Реакция моей матушки иногда неотличима от одержимости бесами, но не всегда разумно говорить об этом вслух.

– Я так понимаю, «клевая мама» не стала бы заморачиваться на сперме? – не отступает она.

– «Клевая мама» только о ней бы и думала.

Бинго.

– Да, верно. Какое уж тут веселье, когда знаешь, что кто-то где-то ведет себя омерзительно.

– Мам, уже поздно. Другой кровати у нас нет, так что давай спать на этой. В конче-концов.

– Триша, кровать должна быть удобной, а не в конче.

Боже, она и правда моя мать. Если раньше у меня еще были какие-то сомнения, то теперь точно нет. Я вгляделась в темные воды генетики и разглядела там собственную ДНК. Наши узы крепче, чем когда-либо. Мы – королевы отеля «Хайатт». Всякое напряжение между нами исчезает, и мы становимся стопроцентными союзницами. Накрываем пятно свежим гостиничным полотенцем, а затем лежим без сна целый час и обмениваемся каламбурами. И как нас только сюда занесло? В первый момент, когда она только откинула одеяло на кровати, между нами словно полыхнула молния: наши взгляды встретились, и мы поняли, что сейчас скажем друг другу слово «сперма». Мы должны были сделать это, ситуация не оставила нам другого выбора, и пути назад уже не было.