Сыск во время чумы

– Какой тебе Самойлович?! Это ж у черта на рогах! Как ты их туда потащишь, чучела беспокойная?! Это не Петербург – тут извозчиков нет!

– Николаша! Ну, придумай же что-нибудь!

Архаров встряхнул его и лишь тогда отпустил.

– Ну?.. – Левушка смотрел на него с отчаянной надеждой.

– Ваши милости!.. – обратился и Никодимка. – Заставьте век за себя Бога молить!.. Помрет же хозяйка – куда я денусь?..

– Кыш, пошел… – отмахнулся от него Архаров. – Ну, как же быть-то? Ох…

Левушка и Никодимка притихли, боясь сбить архаровские мысли с верного направления. Образовалось длительное молчание, в которое вторгся скрип тележных колес.

– Посторонитесь, ваши милости, никак негодяи, – сказал Никодимка. – Коли сюда свернут – так им улица тесна… О-хо-хонюшки мне, еще денька два – так ведь и за нашими приедут!..

– Заткни пасть свою дурацкую, – отвечал ему Архаров. – Ну, была не была! К заразе зараза, глядишь, и не пристанет!

И он побежал туда, где за углом заунывно скрипели колеса долгой фуры. Левушка, ничего не понимая, кинулся следом, но его удержал Никодимка.

– Ваша милость, не ходите, негодяи это!

– Ну так что ж, что негодяи?

– Они же заразу по домам и развозят!

Пока перепуганный Никодимка объяснял Левушки на свой лад пути распространения чумы, Архаров догнал фуру и забежал вперед.

– Стой, молодец! – велел он мортусу, что правил парой лошадей. – Поворачивай! Там для вас груз имеется.

– Много ли тел? – осведомился мортус.

– Не тела, а покамест еще живые. Плачу полтину – грузите мне их на фуру и живым духом – в Данилов монастырь, к доктору Самойловичу.

– Такого не бывало, чтобы мы живых возили, – сказал мортус.

– Не бывало – стало, будет.

Архаров знал – когда говоришь с низшими по званию, главное – непререкаемая уверенность, чтобы они, низшие, Боже упаси, не принялись сами соображать, что к чему.

Те двое, что сидели с крюками на краю, перешепнулись.

– Ты, барин, что ли, к нам в гости приходил? – спросил Архарова гнусавый голос. Очевидно, там, под дегтярным колпаком, находилось лицо с изуродованными ноздрями.

– Я приходил.

Мортус соскочил, и тут стало видно, какого он огромного роста.

– На кой те Федька сдался? – прямо спросил он.

– Твой Федька поджигателей видел, что Головинский дворец спалили, – честно отвечал Архаров.

– Хочешь, чтоб он, маз, их тебе, ховряку, выдал?

Мортус, вооруженный крюком, надвигался на него весьма грозно. Архаров прикинул – коли позволить ему нанести какой ни на есть удар, то главное – увернуться, тут же – вперед, и бить что есть силы под ложечку, потому что при дегтярном колпаке удар сверху вниз по лицу или в ухо, в иных обстоятельствах весьма действенный, может оказаться лишь скользящим.

Поэтому Архаров остался стоять, позволяя противнику до поры вести свою игру – и тем заодно вселяя в его забубенную душу тревожное удивление.

– Да что уж теперь выдавать, дворец-то – одни угольки, – отвечал он мортусу. – А коли бы мы их вовремя поймали – люди остались бы живы. Вот это самое я ему и хотел сказать.

– И чтобы выдал? – мортус пытался найти в архаровском визите понятный ему смысл.

– Да что толку? Тогда выдавать надо было – как они в кустах шныряли.

– Так для чего приходил-то?

– В глаза поглядеть.

Так оно и было. Архаров именно таким способом добывал правду – конечно, в тех случаях, когда лицо не пряталось под дегтярным колпаком, и с глазами вместе.

Очевидно, здоровенный мортус тоже на правду чутье имел.

– Нет у нас глаз. Хошь – на колпаки гляди.

То есть, в цель явления Архарова на чумном бастионе он поверил – а это было уже маленькой победой.

– Какого кляпа ты, Ваня, с талыгаем лавизишся? – спросил возница. – Садись, да и поухряли.

Мортус на миг замер в раздумии – и Архаров отметил вторую маленькую победу. Этот здоровенный детина и сам не понимал, что хочет остаться для кратковременной беседы – в иное время невообразимой беседы клейменого колодника с гвардейским офицером.

– Ну и катись к гребеням мохнатым, – отступая, беззлобно сказал ему Архаров. – Там девки молоденькие, только-только заразу подцепили, а через такого дурака помрут.

– Девки, говоришь? – судя по голосу, Архаров немало удивил и даже несколько развеселил мортуса Ваню.

– Девки и сводня.

– Что ж ты о них, талыгайко, так заврюжился? Аль недогреб?

Мортусы засмеялись. Все трое.

– А коли и так? – спросил Архаров. – Этого дела много не бывает. А то сам не знаешь.

– Ну, талыгай, распотешил! – воскликнул гнусавый Ваня. – Что, детинушки, выручим клевых карюк? Что, Яман? Подвинься-ка, Михейка…

И, прыгнув на борт фуры, загорланил, да так, что Архарова передернуло:

– Ой, и мас не смурак, а ламон карюк,
По турлу хандырю, коробей нарю!
Карючок клевенек, тудонной вербушок,
Погорби басва маса, закуравлю с басвой!

Архаров понимал, что диковинное наречие выстроено на русский лад, однако ни единого слова разобрать не мог, разве что «ой».

– Где девки-то? – буркнул возница, прозванный Яманом.

– Заворачивай.

Увидев Архарова, шагающего рядом с фурой, Никодимка отбежал в сторону.