Та еще семейка

— Я тебе, Тоня, хочу чего рассказать, — пристроившись рядом на скамейке, начала хромая старушка. — Вчера, когда ты была на обеде, тут ковырялся какой-то парнишка. Из себя чернявый, верткий такой, небольшой. Я спрашиваю: «Вам кого, молодой человек?» А он мне: «Я из телефонного узла. Линию у вас велено проверить. Абонент жаловался». Ну, я подумала, может, и впрямь мастер. Хотела уж про него забыть. А у самого лифта оглянулась и вижу: он чегой-то в ящике с проводами возиться бросил, сунулся к твоей дежурке и дверь закрытую трогает.

— Что ж ему там надо было? — нахмурившись и чувствуя неожиданное волнение, спросила консьержка.

— Не знаю. Потрогал замок, на меня зыркнул, как взломщик какой, и обратно к телефонным делам возвернулся.

— Какого черта ты мне сразу не сообщила?

— Позабыла. Голова-то худая стала. А чего энтот парень тут шастал, не пойму. Ой, болезная ты моя…

— Ну, взялась причитать! — оборвала Анну Тихоновну консьержка. — Я еще не померла, чего хнычешь. Был кто-то с телефонного узла или не был, узнать можно. Ничего тут страшного нет.

Когда старушка со своим пекинесом удалилась, Кулькова холодно сняла с плеча зевающего кота, шваркнула его рядом раздраженно (кот тотчас исчез) и стала глядеть на серое небо.

«Кто вокруг меня хлопоты разводит? Не полиция ли? А может, как бы это означить вернее, конкуренты какие? — крутила в своих предприимчивых мозгах консьержка. — Хорошего мало. Как бы тебе, Тонюшка, под старость лет в паскудную историю не вляпаться. Надо бы дурь под себя упрятать да на помеле куда подальше свалить. Ведь молящиеся старухи при церкви меня ведьмой считают, курицы мокрохвостые. И сумасшедший Слепаков такое же вякал, когда на меня набросился. И жена его, покорница-сладострастница, верила, что я из ведьм, заколдовала ее, дурищу… А еще музыкальное образование получила… Оба они преставились и, как говорится, ихнее дело кончено. Но и у меня жизнь паршиво укладывается. Ишь, квартиросъемщики с двенадцатого, сотрудники мои, сгибли. Кто их теперь заменит, сам черт не поймет».

Таким ироническим и причудливым размышлениям предавалась консьержка Кулькова. Она смотрела, не мигая, на мрачный закат, на огромное меркнущее страшное небо, по которому вереницей буйно проносились иссиня-черные облака, принимающие человекоподобную форму с изодранными клочьями косматых рубищ, как будто и правда ведьмы со всей Москвы летели к ночи на шабаш.

А отставной прапорщик Хлупин, неприметный в телогрейке, кепчонке и стоптанных сапогах, подвез тем временем свою визгливую тележку к Салону аргентинских танцев. В надвигающихся сумерках взбегали к крышам бутиков и супермаркетов лиловые названия иностранных фирм. Оголенные ноябрем, иззябшие деревья были усыпаны бледно-фиолетовыми малюсенькими лампочками-снежинками. И хотя не казалось Хлупину такое изысканное украшательство неприятным, однако он отчего-то поежился, глядя на рекламные льдисто-белые всплески, и под стеганой телогрейкой вдруг задрожал, охваченный мгновенным ужасом.

Ужас возник бессмысленно, неопределенно, и Хлупин долго не мог от этого ощущения избавиться. Наконец успокоился, позвонил у подъезда с латиноамериканским буквенным рядом поверх багрового пончо.

Через некоторое время дверь приоткрылась. Красивый охранник в мундире, поблескивая пробором и аксельбантом, небрежно кивнул:

— Чего тебе?

— Привез от Кульковой кулек, то есть пакет, — сторонясь невольного каламбура, скучным голосом произнес Хлупин. Он суетливо высвободил из газет закамуфлированный под бумажный сверток пакет.

— Ой, ой! — спел красавец в мундире. — Тебя никто не видал?

— Да… нет, — неуверенно бормотнул разносчик бесплатных газет.

Пигачев забрал пакет и плотно закрыл дверь.

Хлупин повлек дальше тележку и больше часа развозил по району свою поклажу, оставляя в каждом подъезде пачку газет. Завернул в какой-то двор. Он тащил пустую тележку и разыскивал в полутьме что-то ему нужное.

Нашел, постоял в нерешительности, спустился по заплеванным ступенькам с россыпью окурков. Стукнул кулаком по оцинкованной железной двери. Услышал грохот засова и вошел в освещенный голой лампой подвал.

Трое у стола играли в карты. Блестела водочная бутылка, стаканы. Пахло чесночной колбасой и чем-то техническим, будто бы смазочным маслом. И немного бомжатиной.

Хлупин довольно робко поздоровался.

— Здорово, — откликнулся один игравший. — Присаживайся, Гена.

— Крокодил Гена? — спросил чернявый парень, с молодым лицом, розовым от водки.

— Из них, — уныло отшутился Хлупин, вспоминая персонажа известного мультфильма. — Ну как, Василий?

— Вон Витек ходил, смотрел, — ответил названный Василием и ткнул пальцем в чернявого парня. — Все сделаем. Выпьешь водочки?

— Я не пью. У меня пока только полторы тысячи. Вот. Скоро будет пять. Точно. Я сразу принесу, — торопливо и будто задыхаясь проговорил Хлупин.

— Принесешь, принесешь. Куда ты денешься? — благодушно продолжал странный разговор Василий. — Вообще-то за такую работу тысячи в долларах берут. Но у тебя их нет, я знаю. Примем в рублях, сколько есть. Не волнуйся.

— А когда?

— Когда получится, сам узнаешь.

— Я пойду.