Табу

– Серёж, Михаил Львович прав, – Лена все это время сидела очень тихо, устремив свой грустный взгляд за окно. Краем глаза посматривал за её резкими движениями, она то дергала цепочку бежевых жалюзи, заливая комнату ярким светом, то погружала палату во мрак, освещаемый лишь тусклыми лампочками каких-то медицинских аппаратов.

– А кто спорит-то? Врачу всегда лучше знать. Но мне все это осточертело!

– Хорошо, только не забывай про сломанные ребра? И приезжай, хоть иногда, – врач бросил на кровать мою карточку и вышел из палаты, заложив руки за спину.

– Куда ты спешишь? – Лена встала и подошла ближе. Чувствовал, как ее руки взметнули вверх, готовясь упасть на мои плечи, но она в тысячный раз замерла, не решаясь прикоснуться.

Такая мягкая, робкая… Она из тех, кто всегда вызывает жалость и жуткую потребность утешить. Я уже все это прошёл. Видел и слезы, и радость, ощутил все этапы смены настроения. Она могла любить по утрам, а к вечеру ты превращался во врага, чьи провинности можно было искупить единственным способом – сгореть в аду, причем немедленно.

Лена вновь подняла правую руку и быстро, чтобы самой не передумать, коснулась моей шеи, там, где был еле заметный шрам, тянущийся от уха к ключице. Холодными, то ли от страха, то ли от смущения, пальцами зарылась в отросшие на затылке волосы. Она стояла на расстоянии вытянутой руки, но даже этого мне хватило, чтобы почувствовать ее дрожь.

– Домой.

– Ты стал таким чужим и холодным. Что случилось?

– Лен, это бессмысленный разговор. Мы много раз начинали его, и все заканчивалось всегда одинаково…

– Ты просто исчезал, – прошептала она, делая шаг ко мне.

А я стоял, как вкопанный, не в силах перебороть себя, чтобы повернуться и посмотреть в светлые безжизненно-голубые глаза. А когда-то они напоминали летнее небо, разлившееся своей бирюзой над пшеничными полями. Этот цвет обещал радость и беззаботность,  позволял дышать свободно и легко, а теперь  приносил лишь боль и ощущение собственной никчемности в её глазах.

Сначала хотелось все исправить, вывернуться наизнанку, но заставить улыбнуться, а теперь уже, кажется, что она вросла в роль вечно уязвленной. Тёмные одежды сменили яркость молодости, заполнив душу непроглядным туманом. Досадно было от того, что именно она оказалась рядом, когда меня доставили в больничку, что именно она не отпускала моей руки, пока я в бреду грезил о другой.

– Так куда ты спешишь?

– Я же сказал уже, что домой!

– Или к Кошке? – вдруг довольно резко выплюнула Лена, оторвав руку от моей шеи. – Кстати, как ее зовут?

– Успокойся, – я подозревал, что мог что-то брякнуть во сне, потому что взгляд девушки, по мере моего становления на ноги, делался только грустнее. Она словно боялась, что все это закончится. Что несбывшаяся иллюзия лопнет, накрыв нас очередным конфетти из слов и обид.

– А я абсолютно спокойна, – рассмеялась она и вынула из пачки сигарету, но потом обернулась, словно вспомнила, где мы находимся, и бросила ту в сумку. – Ты приедешь в пятницу? У Риты…

– День рождения, я помню. С памятью, в отличие от других органов, у меня все хорошо пока.

– Если бы было хорошо, то не забыл бы, что я твоя жена! И что я имею право знать, где ты шляешься месяцами напролёт, – прохрипела Лена и выбежала, чтобы не показывать мне своих слёз.

А чего их прятать-то? Я же видел красные припухлости, видел не проходящую тоску и сожаление. Она не отходила от меня ни на шаг, говорила и говорила! Забивая мой и без того болезненный мозг ненужной чепухой. Кормила с ложечки, а по ночам целовала руки. Вот только мне-то чего теперь делать? Раньше все было проще: я гулял, она знала, что я гуляю, а ещё она знала, что рано или поздно я вернусь, и дом вновь наполнится смехом и фальшивым счастьем. Но ненадолго. Лишь до первого скандала, срежиссированного четко по сценарию, автором которого была сама Лена. Иногда мне казалось, что она кайфует от того, что может вылить на меня всю боль,  которая копилась все эти годы. И я специально приезжал, чтобы позволить ей взорваться…

Все было четко. По расписанию. А теперь? Что делать теперь, когда я на собственной шкуре ощутил всю мощь притяжения к совершенно незнакомому человеку? Как жить теперь? В мыслях с одной ехать к другой? Я как в бреду! Будто наркоман, по венам которого плещется кипучее возбуждение и непреодолимое желание обладать! От самой макушки до нежных пальчиков ног. Ослеп настолько, что даже не удосужился узнать об Оксане чуть больше, чем вкус губ и аромат бархатной кожи.

Значит, замужем. Когда я это услышал, то не поверил, решив, что брежу после очередной лошадиной дозы обезболивающего. Но Буба, прекрасно зная мою упёртость, принёс мне всю информацию, что смог нарыть на Кошку. Признаюсь, я многого не знал, но больше меня смущал тот факт, что она замужем уже почти десять лет, и то, что ни на одном из семейных сборищ я не видел её мужа.

«Эх, Буба… Не ту информацию принёс, малыш. Надо разобраться с этим Лёнчиком Панфиловым».

– Да, – рявкнул я в ожившую трубку, мгновенно пожалев, что включил все это время отключённый телефон.

– Привет, Серёга, это Павел.