Тайна музыкальной шкатулки

Пахло кошачьей мочой, сыростью и сигаретами. Тяжелый запах не выветрился бы, даже если снять крышу с дома. Стены пропитались им.

В уголке, рядом с входной дверью горой возвышалась кучка окурков, вперемешку с фантиками, пеплом от сигарет и мокрыми тряпками. Сверху покрывал мусор одинокий детский носок с дырочкой на пятке.

В другом углу сидела одноглазая худющая кошка.

Наверное, глаз она потеряла давно – пустую глазницу покрывала густая шерсть. А может, кошка родилась с одним глазом. Она сидела, облокотившись на стену, раздвинув задние лапы в разные стороны. По животу ее, словно гигантские черви, копошились жирные котята. Три штуки.

Им отроду было, наверно, не больше недели. Но из них получилась бы взрослая особь, размером с их мамашку, которая обречённо, полуоткрыв глаз, предавалась радостям материнства…

Стены в коридоре были неровные и волнообразные – как в пещере. И без прикосновений ощущалось, что они мокрые, скользкие и холодные.

Оставаться в гнилой двухэтажке не хотелось.

Бала испуганно заерзала на руках Гузу и вцепилась в него крепко-крепко. Малышка зажмурила глазки, лишь бы не видеть одноглазую, но счастливую кошку-мать и жуткий осиротевший дырявый носочек, непонятно как очутившийся на горе мусора.

Гузу пронес Бала в самый конец смрадного коридора.

Там была невысокая деревянная дверь. За ней слышался громкий рокот. Внутри оглушительно храпели.

Мальчик взялся за круглую дверную ручку, напоминающую ромашку, и очень осторожно надавил. Внутри пахло сильнее, чем в коридоре, но не кошками, а сигаретами и чем-то еще. Квартира походила на свалку: повсюду грязное тряпье, бутылки и битая посуда. В комнате на рваных матрацах спали двое обнявшихся чертей.

Не моргая, Бала глядела на них. Это были родители Гузу.

– Гузу, ты ведь человек? – Шепотом спросила девочка.

– Да. – После небольшой паузы ответил друг.

– Тогда почему ты живешь с чертями?!

Мальчик тяжело вздохнул и ничего не ответил.

Вот почему родители не замечали звёздочки на теле Гузу, вот почему он хотел совершить путешествие на небо. Пробыв здесь всего несколько минут, Бала сама готова была улететь.

Тут было даже страшнее, чем в тёмном лесу…

Гузу на цыпочках прошел на кухню.

Он поставил Бала на стол, и поднял с пола деревянный стул с тремя ножками. Четвёртая валялась рядом. Мальчик живенько мастерски починил табуретку и усадил на нее подружку. Извиняясь за беспорядок, он встал перед ней на колени, виновато поджал губы и вымученно улыбнулся. Его длинные светлые волосы прямыми прядками падали на худое лицо, прикрывая огромные глаза цвета туманного моря.

Мальчик обнял Бала, и они не отпускали друг друга.

Вскоре Гузу поднялся и начал приготовление "волшебства", ради которого он и привел Бала в это страшное место.

Мальчик включил старую плиту, обляпанную жирными жёлтыми пятнами. Над раковиной висела перекошенная тумбочка, в которой лежала гора немытой посуды. Гузу открыл ее и увидел рыжего таракана с длинными усиками. Паразит не испугался и вальяжно расселся на побитом блюдце. Мальчик затосковал. Вчера ему пришлось выгонять крысу, забравшуюся под одеяло. Гузу чуть не расплакался от горя…

Он поскорее прихлопнул таракана, пока Бала не увидела.

Порывшись в тумбочке, он достал небольшую кастрюльку. Налил воды и, закрыв крышкой, поставил на плиту.

Дети наблюдали, как закипевшая вода через приоткрытую крышку выбегала наружу. Вытекая тоненькими струйками, она падала на раскаленную плиту и превращалась в крупные подвижные прозрачные камни! Они метались по горячей плите, а потом скатывались и падали на пол обыкновенной водой. На полу они погибали, но оживали на горячей плите. Но как коротка была их жизнь!

Вот оно волшебство! Подлинное чудо!

Гузу выключил плиту.

– Бала, есть люди мертвые, как и холодная вода в кастрюле, но они оживают, когда чувствуют боль, как капли на раскаленной плите.

– А разве они не могут по-другому чувствовать себя живыми? – недоуменно спросила Бала.

– Нет… – Опустив голову, тихо произнес Гузу. – Их не научили…

– Поэтому ты рисуешь звездочки на руках?

– Да, – грустно сказал Гузу. – И ещё я хочу, чтобы они, – он кивнул в сторону спящих родителей, – заметили меня.

– Они все равно не заметят! Они не могут! Посмотри на них! Они ведь черти!

– Да. Не могут… – опустив голову, тихо произнес мальчик.

– Гузу, а ведь твои звездочки, наверное, ужасно болят!

– Да, но это можно терпеть, – признался мальчик.

– А что не вытерпеть? – спросила малышка.

– Грусть трудно терпеть. Она сидит внутри и болит. Мучает меня и не дает спать. Мне некому о ней рассказать, поэтому я рисую на теле звездочку. Так я отпускаю боль.

– Но теперь болит рука! – ахнула девочка.

– Эта боль легче.

– Но зачем так делать?! – Не унималась малышка, – ведь можно в другом месте рисовать! На бумаге!

– Я не пробовал.

– А ты попробуй! – Топнула ножкой Бала и, скрестив ручки на груди, нахмурившись, глядела на друга.

Тот впервые видел, как Бала злилась, и молчал, не зная ответа.