Сан-Франциско спал. Серые пеналы многоэтажек и заостренные башенки гостиниц оставались слева по борту. «Флибустьер» резво резал волну по направлению к Золотым Воротам. Возвышающаяся справа громада Алькатраса напомнила мне о моих недавних злоключениях: неподвижно лежащий на кушетке Артур Голдвин снился мне всю ночь, и я чувствовала себя совершенно разбитой. К тому же всю ночь я вздрагивала от любого шороха, несмотря на то, что рядом со мной был Мишка. По моей просьбе его из Сакраменто привез Сережка, и мы втроем провели чудесный день, строя планы увидеться в Монтерее. Звонков с угрозами больше не было, и я надеялась, что со временем все как-то прояснится. В конце концов, у меня была целая неделя внеплановых выходных! Стараясь отвлечься, я мысленно прокручивала свой первый отрезок пути до Гавани Полумесяца, что в двадцати милях к югу от Золотых Ворот, и слушала по радио сведения с метеостанции о волнах и ожидаемой на сегодня силе ветра.
Маяк бывшей крепости-тюрьмы на острове Алькатрас каждые пять секунд вспыхивал желтым огнем. В ранний час судов было немного: лишь рейсовый теплоход да рыбацкие баркасы. Баркасы шли за рыбой в прибрежные воды океана, и «Флибустьер» двигался за ними. Наконец-то подул теплый зюйд-ост6
, принося с собой капельки влаги. Я подняла парус; лодка тут же накренилась на левый борт, радостно выбрасывая кипящую волну из-под форштевня. Заглянула вниз: Мишка соскользнул со спальника вниз, но даже не проснулся.Устроившись с чашкой кофе в кокпите, я зачаровано смотрела на надвигающуюся громаду Золотых Ворот. Вся энергия рек и Залива неслась сейчас под этим мостом, выходя через узкую горловину и вливаясь в Тихий океан. Позади оставался Ричмонд и Сан-Рафаель. Оставался Дэн, набережная и крутые тропинки холмов, поросших эвкалиптом. Оставался позади и еще по-утреннему прохладный Сакраменто, где в это время должен был ехать на работу Сережка. Я знала: проезжая по мосту над рекой и вглядываясь в белеющие внизу точки лодок, он непременно вспомнит обо мне и пожелает нам с Мишкой счастливого пути.
Я думала о Дэне. После той волшебной ночи мы виделись всего один раз. У нас уволилась медсестра, и я временно, пока не найдут замену, работала по семьдесят часов в неделю. Он тоже много работал, и в итоге мы лишь переписывались эсэмэсками: «У нас по-прежнему аврал, конец месяца», «Думаю о тебе, моё солнышко. Целую, твой Дэни», «Так хочу быть с тобой». Моё сердце нежно сжималось, вспоминая о нём. Я едва сдерживала себя, чтобы не позвонить ему в это раннее утро. Мне хотелось услышать его сонный голос, хотелось сказать: я ухожу в океан на своем маленьком кораблике, помни обо мне, пожалуйста, помни обо мне! Я так тебя люблю, я так нуждаюсь в тебе сейчас! Веришь ли ты в меня, веришь, что сможет «Флибустьер» пройти этот путь, выстоять этот переход?
Под приятным бризом узлов в десять-двенадцать мы шли вдоль берега. Я планировала бросить якорь в рыбацкой деревушке с красивым названием Гавань Полумесяца и провести там ночь. Как только мы отошли от выступающих в океан мысов Бонита и Лобос, образующих пролив Золотые Ворота, ветер стал дуть с северо-запада, наполняя люгер «Флибустьера» и подталкивая нас в нужном направлении. «Флибустьер» накренился и, раскачиваясь на океанских волнах, понесся вдоль побережья. Мишка проснулся и часто задышал, приоткрыв розовый рот. Потом его и вовсе стало тошнить. Весь путь он просидел в кокпите, прижавшись ко мне своим невеликим тельцем, и отказывался от еды и питья. Иногда он поднимал на меня свои желто-зеленые глаза и жалобно поскуливал, жалуясь на тяжелую жизнь. «Терпи, Мишка» – пыталась я его ободрить, – «Станешь настоящим матросом!» От моих утешений Мишка начинал еще больше скулить. Очевидно, перспектива стать матросом в его собачьи планы не входила.
В два часа дня впереди нас на холме показались белые тарелки огромных спутниковых антенн. Это был мыс Столбы – северная оконечность Залива Полумесяца. Знаки «опасность» на карте и навигаторе заставили меня пройти дальше на юг и войти в маркированный буйками канал под углом в девяносто градусов, чтобы избежать мелководья и подводных камней. Было хорошо видно, как волны начинают круто подниматься и разбиваться в мелкие брызги на мелководье довольно далеко от берега. Попасть в такой прибой означало катастрофу. Слышался мерный звон гонга: вход в гавань был похож на лабиринт, и для навигации использовались не только огни, но и колокольный звон.