Такеси Ковач

— Ни с места, долбаный козёл, — произнёс зловещий голос. — Это хорошая горелка. Один неверный шаг — и она снесет твою голову с плеч, превратив память полушарий в горстку пепла.

Я застыл как вкопанный. В голосе прозвучала настойчивость, граничащая с паникой. Очень опасно.

— Вот и отлично.

Дверь открылась, впустив в кабинку порыв пульсирующей в коридоре музыки, и мне в спину упёрлось второе дуло.

— А теперь опусти её на пол. Медленно и бережно. И стой спокойно.

Я осторожно положил обмякшее тело на покрытый атласом пол и выпрямился. В кабинке вспыхнул яркий белый свет, а вращающаяся вишенка, моргнув пару раз, погасла. Дверь захлопнулась, отрезая музыку, и мне навстречу шагнул высокий светловолосый мужчина в облегающей чёрной одежде. Он с такой силой сжимал бластер, что от напряжения побелели костяшки пальцев.

Рот был стиснут в узкую полоску, а белки глаз горели, подчеркивая расширенные от стимуляторов зрачки. Уткнувшийся в спину пистолет подтолкнул меня вперёд, и блондин тоже продолжал надвигаться — до тех пор, пока дуло его бластера не прижало мои губы к зубам.

— Кто ты такой, мать твою? — прошипел он.

Я чуть повернул голову в сторону, чтобы иметь возможность открыть рот.

— Я Ирена Элиотт. В свое время моя дочь работала здесь.

Блондин шагнул вперёд, прочертив дулом бластера линию мне по щеке и вниз — под подбородок.

— Ты лжешь, — тихо произнес он. — У меня есть друг в управлении правосудия Бей-Сити, и он сказал, что Ирена Элиотт по-прежнему на хранении. Как видишь, мы проверили лапшу, что ты навешал на уши этой шлюхе.

Он пнул безжизненное тело, распростёртое на полу. Я краем глаза взглянул на несчастную девушку. В резком белом свете были отчётливо видны следы истязаний.

— А теперь я хочу, чтобы ты очень хорошо подумал, перед тем как ответить на следующий вопрос. Кем бы ты ни был, почему тебя интересует Лиззи Элиотт?

Я скользнул взглядом вдоль ствола бластера и упёрся в суровое лицо. Лицо человека, который вынужден заниматься неприятным делом. И очень испуганного.

— Лиззи Элиотт — моя дочь, кусок дерьма. А если твой дружок в городском хранилище действительно имеет доступ к информации, ты поймешь, почему в архивах значится, что я до сих пор на хранении.

Пистолет, уткнувшийся в спину, резко подтолкнул меня вперед, но блондин, как это ни странно, несколько успокоился. Покорно усмехнувшись, он опустил бластер.

— Ну хорошо. Дийк, сходи пригласи Октая.

Один из стоявших за спиной выскользнул из кабинки. Блондин махнул бластером.

— Садись в угол.

Он произнес это рассеянно, словно через силу.

Почувствовав, что пистолет сзади исчез, я послушно сел в угол. Опускаясь на застеленный атласом пол, я взвесил все «за» и «против». Даже после ухода Дийка их осталось трое. Блондин. Женщина, как мне показалось, в синтетической оболочке азиатского типа, сжимающая в руке второй бластер, чей отпечаток я до сих пор ощущал на спине. Чёрнокожий верзила с единственным оружием — обрезком стальной трубы. Безнадёжно. Мне противостояли не уличные громилы, как на Девятнадцатой улице. Здесь чувствовалась хладнокровная сила, эдакая дешёвая версии Кадмина, с которым я столкнулся в «Хендриксе».

Я внимательно посмотрел на синтетическую женщину, но в конце концов отбросил внезапно пришедшую в голову мысль. Даже если Кадмину и удалось каким-то образом избежать обвинений, о которых упоминала Кристина Ортега, он знал, что к чему. Ему было известно, кто его нанял, и кто я. На лицах, разглядывавших меня сейчас, красноречиво написано полное неведение.

Пусть так и будет дальше.

* * *

Я перевел взгляд на изуродованную оболочку Луизы. Судя по всему, ей сделали надрезы на бедрах, а затем растянули раны так, чтобы они лопнули. Просто, жестоко и очень действенно. Наверняка заставили смотреть на то, что делают, усугубив боль страхом. Ничто не сравнится с ужасом, который испытываешь, наблюдая, как уродуют твоё тело. На Шарии это широко практиковалось религиозной полицией. Для того чтобы оправиться от душевной травмы, Луизе потребуется пройти курс психохирургии.

Перехватив мой взгляд, блондин мрачно кивнул, словно я был его соучастником.

— Не хочешь узнать, почему у неё до сих пор голова на месте, а?

Я угрюмо посмотрел на него.

— Нет. Ты производишь впечатление человека занятого, но, полагаю, ещё займёшься этим.

— Нет необходимости, — медленно произнёс блондин, с наслаждением растягивая слова. — Старушка Анемона у нас католичка. В третьем или четвертом поколении, как мне сказали девочки. У нас есть диск с её заявлением под присягой. Клятва полного воздержания, заверенная Ватиканом. Мы охотно берём таких. Порой это очень полезно.

— Ты говоришь слишком много, Джерри, — заметила женщина.