Там, где нас нет

Глубоко тронутый таким благородным жестом, папа произнес проникновенную речь, вогнавшую Дюка в краску. Не дожидаясь, пока все начнут рыдать друг у друга на плече, Эмити решила, что пора заканчивать: встала на цыпочки, обняла Дюка за шею, притянула к себе, чмокнула в щеку и сказала:

– Спасибо, дядя Дюк.

Судя по его реакции, она все правильно сделала. Хотя, конечно, никакой он ей не дядя.

66

Докурив вторую сигарету, Джон Фолкерк вернулся в дом, прошел на кухню, снова наполнил кружку и проглотил таблетку зантака, вторую за эту ночь. Доктор Джей Холси Сигмоид не преминул бы отчитать его за злоупотребление лекарствами. Он был противником препаратов вроде зантака или пепсида, подавляющих секрецию соляной кислоты, – и не потому, что у них, по его словам, много побочных эффектов, а потому, что он садист и ему нравится мучить пациентов. В глубоком прошлом, до изобретения эфирного наркоза, такие врачи, наверное, с удовольствием ампутировали конечности. Получив ключ ключей, Фолкерк первым делом отправится в другой мир и пристрелит тамошнюю версию доброго доктора – так же как пристрелил свою мачеху.

Он забрал кофе и, не включая света, отправился в комнату девчонки, чтобы проверить, не мучает ли Артур Гамм белую мышь, вместо того чтобы высматривать беглецов. Потом заглянул в мастерскую Колтрейна и убедился, что Иван Козлов бдительно стоит на посту, а не дрочит от скуки. Оба – и Гамм, и Козлов – были безжалостными убийцами без чести и совести, а еще извращенцами и время от времени отвлекались на свои нездоровые увлечения и фетиши. Такие же твари, как и все остальные. Еще и работают спустя рукава. Молодежь, одним словом.

Мышь спокойно сидела у себя в клетке, а хозяйство Козлова по-прежнему было у него в штанах, поэтому Фолкерк отнес кофе в гостиную и встал у окна. На веранде было темно, во дворе и в переулке тоже, но Фолкерк напомнил себе, что даже в конце самого темного тоннеля всегда бывает свет. Всех остальных он ненавидел лютой ненавистью, но себя любил, верил в себя и знал, что ему уготовано блестящее будущее, а ради такого можно и потерпеть.

67

Веранда, ослепительная буря и снова веранда – такая же, но в другом мире.

Увидев темные окна, Эд огорчился. Он-то думал, что Джеффи с Эмити уже проснулись и готовят завтрак, ведь одиннадцатого апреля все было именно так. В одном из разговоров (а за последний год таких разговоров было великое множество) Мишель сказала, что Джеффи был жаворонок и вставал до рассвета, но здесь все может быть иначе: в разных мирах одни и те же люди ведут себя по-разному. Пожалуй, Эд поспешил с выводами. Нужно было получше изучить привычки здешнего Джеффи.

Конечно, можно позвонить в дверь или вернуться в мир Мишель, подождать полчаса-час и снова прыгнуть сюда, надеясь, что в окнах уже загорится свет, и тогда уже действовать по плану. Возвращение Мишель в семью – судьбоносное событие для отца с дочерью, глубоко эмоциональный момент, и спросонья его толком не прочувствуешь. Эд обожал театральщину и хотел, чтобы все прошло именно так, как он задумал.

– Что-то здесь не так, – сказала Мишель.

Ох уж эта женская интуиция. Однако в глубине души Эд чувствовал то же самое. Он машинально переложил ключ ключей в левую руку, а правую сунул под пиджак, к кобуре «Сайд-снэп-скэббард» фирмы «Галко», в которой находился «Спрингфилд армори чемпион» сорок пятого калибра.

Дверь перед ними распахнулась. За ней стоял Джон Фолкерк. В руках у него был пистолет, нацеленный на голову Эда. Даже в темноте видно было, что агент оторопел: широко раскрыв глаза, он смотрел то на Эда, то на Мишель, то снова на Эда, словно спрашивал: «Откуда здесь эта баба, где ты ее откопал? Ее давно уже нет в живых». Если бы не удивление, Фолкерк, несомненно, сразу нажал бы на спусковой крючок и Эд получил бы пулю в лицо, не успев воспользоваться ключом.

Разумеется, Эд знал, что в других мирах есть свои Фолкерки, так же как и свои Харкенбахи. Но два дня назад здешний Эд спокойно сидел себе в палатке и варил кофе на хитроумной портативной плитке, а Джеффи и Эмити беззаботно готовили завтрак, и полагать, что поблизости ошивается Фолкерк, не было никаких оснований. Похоже, последние двое суток выдались здесь весьма насыщенными.

Эд, живущий в этом мире, остался пацифистом, но Эд из той вселенной, где овдовела Мишель, давно утратил свойственное ему миролюбие. Возможно, Фолкерк помедлил с выстрелом еще и потому, что знал Харкенбаха как человека мягкого и безобидного. Так или иначе, агент замешкался на целых три секунды, и Эд – единственный Эд, способный сейчас повлиять на ход событий, – успел выхватить свой «чемпион» и произвести три выстрела.