Там, где нас нет

Во время всей процедуры Винс Кэнкер – тот самый телепат, уверенный, что способен общаться с матерью, которую уже неделю как закопали, – ждал в углу бокса экстренной помощи. Он, как и Фолкерк, был по-прежнему одет в черное для операции в переулке Тенистого Ущелья, и кобура с пистолетом была у него на самом виду. Лицо у него было грубое, плоское, глаза цветом напоминали горелое сливочное масло, да и в целом выглядел он так неприятно, что Бернсайд и медсестры старательно притворялись, что его здесь нет, и избегали пересекаться с ним взглядом, словно опасались, что этот человек способен попробовать их души на вкус.

Теперь же Фолкерк велел Кэнкеру позвать Луиса Вонга: тот дежурил в коридоре возле бокса. Отец Луиса был китаец, а мать из Ирландии. Лицо у Вонга было мечтательное, как у изваяния Будды, а глаза – зеленые и ясные, как у мальчика из церковного хора. Он тоже был в черном, и на поясе у него висела кобура с пистолетом, но ни врачу, ни медсестрам не казалось, что его взгляд пронзает их души, словно шпага. Напротив, у Вонга был вид проныры, предпочитающего работать ножом.

В руках у Луиса была свежая пара черных брюк – ее привез начальнику еще один агент, ибо старые были разрезаны и вымокли от крови. Войдя в бокс отделения интенсивной терапии, Вонг закрыл дверь и прислонился к ней спиной, а Винс Кэнкер приблизился к изножью койки и пристально уставился на Бернсайда.

Симпатичный терапевт не побледнел и не напрягся. Он все еще выглядел как человек, уверенный в своих силах. Изгиб его губ оставался прежним, но за улыбку кинозвезды эта гримаса уже не прокатывала.

– Пузырек таблеток, рецепт на двойную дозу и трость, – повторил Фолкерк. – Бегом.

Вдобавок ко всему Бернсайд оказался человеком чести.

– Даже если бы я решил пойти вам навстречу, в больнице есть правила…

– К черту твои правила, Нолан. – Фолкерк уселся, свесив ноги с койки. – Вижу, ты носишь обручальное кольцо. Как зовут жену?

– Не понимаю, какое отношение… – помедлив, начал Бернсайд.

– Тебе и не нужно ничего понимать, – перебил его Фолкерк. – Поверь, Нолан, если не ответишь на мой вопрос, то очень об этом пожалеешь.

– Синтия, – сказал Бернсайд после очередной паузы.

– А дети у вас с Синтией есть?

– Двое. У нас двое детей.

– Как их зовут и сколько им лет?

– Джонатану – четыре, Ребекке – шесть.

– Славно, – кивнул Фолкерк. – Милое семейство. Заложники судьбы. Ты молодец, Нолан, что отважился завести семью. Семейному человеку есть что терять.

Какое-то время Бернсайд смотрел Фолкерку в глаза. Потом взглянул на Винса Кэнкера, тут же отвернулся и сказал:

– По-моему, вы работаете не в АНБ.

– Документы у нас подлинные, но действуем мы на гораздо более серьезном уровне, чем Агентство национальной безопасности. Хочешь узнать, Нолан, насколько серьезен этот уровень?

– Это возмутительно, – вякнул терапевт, но голос у него был не возмущенным, а скорее испуганным. В нем слышалась покорность судьбе.

– Нолан, представь, что я тролль, живущий в самой глубокой пещере. Мы, тролли, забираем у вас, человечков, все, что нам нравится, – любые ваши ценности, любые сокровища, – и никто не приходит к нам в пещеру за своим добром. Потому что мы не существуем.

Похоже, время в боксе шло быстрее, чем за его пределами, потому что за эти несколько минут Бернсайд заметно постарел.

– Я принесу таблетки и трость.

– Вызови медсестру, пусть она принесет, – сказал Фолкерк. – Ты же тем временем поможешь мне надеть чистые брюки, носки и ботинки. А потом встанешь на колени и завяжешь мне шнурки.

75

Джеффи любил монотонную работу: стрижку газона, стирку, уборку, готовку, реставрацию бакелитовых приемников до первозданного вида. За такими занятиями его сознание словно разделялось надвое: Джеффи был сосредоточен на делах, но в то же время что-нибудь обдумывал или искал источники вдохновения. Размышлял о смысле жизни, об устройстве мироздания, о том, где ошибся и как избежать новых ошибок. Искал способы сделать так, чтобы Эмити жилось веселее и интереснее, чтобы она не унывала и могла раскрыть свой потенциал, которого у нее было предостаточно. Когда дочь была совсем маленькой, смышленый Джеффи сочинял для нее забавные стишки и сказки о волшебных зверях. К тому времени как ей исполнилось пять, Джеффи решил оставить ее на домашнем обучении и год за годом думал, как обеспечить ей наилучшее образование. Мечтал, чтобы она встала на серферскую доску, и Эмити покорила прибой; теперь они могли вместе вкушать радости общения с океанскими волнами, а совсем недавно дочь научилась ходить под парусом. Короче говоря, Джеффи любил монотонную работу, ведь для него это была возможность погрузиться в мечты, а покончив с делами, он мог заняться претворением своих замыслов в жизнь.