Там, на неведомых дорожках... (СИ)

Я устроил себе небольшой привал, и пока изучал местность и размышлял, не преминул подкрепиться последней птицей. Время было вечернее, поэтому пора задуматься о ночлеге, и конкретно о костре. Поэтому продвигаясь дальше я начал собирать сушняк и обламывать часть ветвей у попадающих на пути деревьев. По лугу идти было проще, чем по скалистым склонам, поэтому расстояние до ближайших скал я преодолел почти аккурат с наступлением темноты. В темноте двигаться было опасно, если подверну ногу или упаду в ущелье, то спасательный вертолет не прилетит. Рассчитывать не на кого, поэтому я был собран и осторожен по максимуму. Разведя костер, я поставил вариться в горшочке грибы с корнеплодами. Половину схлебал сейчас остальное оставил на завтрак, улегся ногами к костру, укутался в вывернутую накидку и с блаженством в получивших наконец-то роздых ногах отправился ко сну. Сквозь дрёму я успел заметить редкие росчерки падающих метеоров и восхождение огромной луны. В горах она казалась раза в два крупнее чем в лесу, и сквозь сон мне даже начали мерещиться на ней облака…

Глава 16. Сновиденье — Хозяйка Горы (ночь 7)

Сон имел «сени», но на этот раз в них пульсировала только одна точка, бело-голубая. За неимением альтернатив я уцепился ставшей привычной в этом состоянии полусна рукой на нее и унесся в очередное сновидение.

На этот раз я очутился в горах. В самых необычных горах, которые только можно себе вообразить. Выглядело это так, словно вытянутый цилиндрический каменный «пояс» скрутили в сложную ветвящуюся систему, состоящую из множества пересекающихся в пространстве геометрически-неравномерных элементов. «Шнур» изгибался в различных направлениях, образуя петли, арки, спуски, подъемы и площадки. При этом он ветвился и разделялся на множество рукавов, хаотично расширялся и сужался. Эта трехмерная каменная вязь выглядела столь неправдоподобно, что просто не могла существовать в евклидовом пространстве.

При этом вся конструкция, или вернее — тот участок, на котором я находился, возвышался над поверхностью земли километров на десять-двадцать. Некоторые участки конструкции спускались к земле, подернутой пеленой тумана, а некоторые поднимались к небесам, сдобренным крупными, с грецкий орех, звездами и огромным узким серпом месяца с загнутыми вверх рогами. Сами небеса были светло-голубые у земли, вернее — на горизонте, и непроглядно черные в вышине.

Я находился в узле-связке каменного пояса, похожего на подвешенный на множестве кривых ремней-растяжек бесформенный каменный блок. С него в различных направлениях расходилось множество широких и не очень поясков-тропинок. Самая широкая тропа лежала прямо у меня под ногами, и невольно вызвала воспоминания лесной аллеи, приведшей меня на «поляну с Дубом».

Однако я совсем не испытывал желания куда бы то ни было идти по этой рожденной бредом сумасшедшего архитектора конструкции. И не пошел бы, если бы мне на глаза не легли чьи-то теплые ладони. От прикосновения меня словно током ударило, однако вместо судороги по телу прокатилась волна блаженства. Ощущения были схожи с внезапным погружением в горячую ванну — вначале жжется, но потом накатывает истома расслабления и внеземного удовольствия.

— Царица Тамара?.. — попробовал угадать я.

— Нет, — со смешинкой ответил незнакомый голос, похожий на журчание ручейка, но текущего не по песку и траве, а среди камней.

— Вот и я думаю, чего бы это царица Тамара забыла в моем сне? — вздохнул я так печально, словно каждую ночь только и ложился спать в надежде на встречу с этой импозантной особой, и раз за разом разочаровывался.

Хотя разочарованным я себя не ощущал, напротив, мне было так хорошо, что я невольно подался назад, стараясь всем телом прильнуть к обладательнице этих волшебных рук. Податься-то я подался, да вот только опоры за спиной не ощутил и завалился назад. К чести своей, равновесие я сохранил и на ногах удержался, даже сумел воспользоваться смещением центра тяжести для разворота и принять непринужденный вид, будто именно такой маневр с самого начала и задумывал. Девушку мои пассы не обманули, и она одарила меня порцией задорного смеха. Он колыхнул душу не менее остро, чем смех лесной русалки, но при этом заполнил ее не столько теплом весеннего леса, сколько свежестью заснеженных горных вершин.

Девушка была прекрасна. Светло-серый оттенок кожи, волосы из чистого серебра с черными ручейками, и глаза, словно серо-голубые бездонные водоемы с хрустальными бликами на дне. Я смотрел на нее и не мог поверить своим глазам и понять. Понять как такое возможно? Я опять видел свою любовь, свои мечту, свое совершенство. Она отличалась от лесной русалки, но при этом тоже была той самой. Как такое возможно, ведь по идее идеал-то у меня один? Не может же мое воображение создать два идеала, два совершенства. Она и называется той единственной, поскольку должна быть в одном экземпляре, а все остальные должны быть хуже ее. Но нет, это почему-то так на русалках не работало…