Техасская резня бензопилой

Но именно ее человечность требовала от нее теперь сжать зубы и подавить слезы. Только жалость и заставила Эрин сделать шаг назад, отвернуться и броситься на друга. Нож в грудь Энди всадили не ненависть или равнодушие, а сострадание и милосердие. Нож вонзился в грудь и вошел в тело Энди по самую рукоятку.

Эрин рыдала над трупом Энди — это были слезы любви.

Девушка сделала шаг назад и посмотрела на то, что она только что сделала. Она молилась о том, чтобы рай действительно существовал: ни один человек не должен умирать с такими страданиями и унижениями. А еще она просила Бога, чтобы он простил ей то, что она совершила. Эрин была далеко не религиозной девушкой.

Когда Эрин немного успокоилась, она вынула нож из тела Энди. Девушка чуть в обморок не упала, делая это, но не могла же она оставить труп своего друга в таком виде. Не могла она оставить его висеть с ножом в груди.

Эрин посмотрела на свои руки: они были все в крови.

Интересно, она спасла Энди от издевательств Хьюитта или просто сэкономила маньяку время?

Да и как можно было узнать, что происходит в мозгах у этого сумасшедшего? И, в конце концов, разве это имело значение? Энди просил ее об этом. Он ее просил.

Эрин казалось, что у нее больше не осталось слез, но она ошибалась.

В подвале безраздельно властвовала тишина. Нужно было идти дальше: здесь оставались еще неосмотренные углы и закоулки. Что она там найдет? Может быть, оружие, с помощью которого сможет победить Кожаное Лицо? А может быть, что-нибудь такое, от чего она окончательно сойдет с ума?

Эрин посмотрела на нож, который по-прежнему сжимала в руках. Она знала, что нож не поможет ей в сражении с Хьюиттом. Хьюитт был слишком большим, слишком сильным. А если он снова возьмет в руки бензопилу.

Эрин уже собиралась было выбросить бесполезный нож, как вдруг услышала чей-то стон. Первая ее мысль была об Энди: может быть, он еще жив? Но нет, это просто невозможно. Эрин оглянулась на бездыханный труп Энди: нет, он точно мертв.

Эрин тряхнула головой. Может быть, у нее уже начинаются галлюцинации? Или звук доносится сверху?

Но стон раздался снова, на этот раз не могло быть никаких сомнений. Это точно был стон, и доносился он из угла подвала.

Можно не сомневаться: это стон боли и страдания, больше всего напоминавший крики израненного животного. В этих звуках не было ничего человеческого — ни одного слова, ни одного слога. Просто жалкий, беспомощный стон. Но Эрин была уже не в состоянии видеть чужие страдания. Даже если это окажется просто свинья. Нет, Эрин не находила в себе сил пойти и увидеть, что какое-то еще живое существо страдает так же, как страдал Энди.

Она не хотела больше…

Нет, она больше не могла никого убивать.

Теперь стоны стали громче. Видимо, тот, кто стонал, стал приходить в сознание. В голосе звучала нестерпимая боль. О, как это было ей знакомо! Как это было ужасно!

Исходя из того, что Эрин здесь видела, вполне резонно было предположить, что это стонет еще одна несчастная жертва Хьюиттов. Эрин знала, что если она пойдет выяснять, откуда доносятся эти звуки, она обнаружит там еще одно страдающее существо — издевательство над жизнью, оскорбление, брошенное в лицо Творцу. Эрин не была уверена, сможет ли она выдержать то, что откроется ее глазам.

Девушка боялась и того, что она может в темноте увидеть, и того, что из темноты на нее могут напасть. А что, если это продолжение все той же кровавой игры — ее подманивают все ближе и ближе к смерти? Вполне могло оказаться, что в этом доме живет еще какой-нибудь маньяк, с которым Эрин еще не встречалась. Или в подвале могла быть еще одна дверь — и теперь Старик Монти со своим сумасшедшим сыном прячутся в темноте, следя за каждым движением своей жертвы.

Но тут снова послышались стоны, и Эрин наконец решилась: если она отказывается помочь страдающему существу, значит, Хьюитты победили. Нельзя же просто взять и уйти, — уйти, отвернувшись от того, кто просит о помощи. И Эрин, покрепче сжав в руках нож, стала красться по направлению к тому углу, из которого доносились звуки.

Именно там горел огонь, освещавший подвал. Огненные блики прыгали по стенам, в огне потрескивали сухое дерево и каменный уголь.

Эрин по-прежнему приходилось ходить по щиколотку в холодной вонючей воде, но она старалась как можно меньше шуметь — вода почти не плескалась от ее шагов. Эрин не хотелось, чтобы тот, кто зовет ее, слышал, что она приближается. Впрочем, ее все равно увидят, когда она повернет за угол.

Жалостные крики стали громче и чаще.

Эрин вздохнула поглубже и вышла из-за угла.

Ужас.

Отвращение.

Отчаянье.

Эрин смотрела на ужасный коллаж, сделанный из толстых веревок, крюков, блоков, старой, грязной одежды, цепей, ведер, ножей — все залито кровью и грязью.

Тут попадались такие вещи, о назначении которых Эрин даже боялась думать. Если в этом нагромождении ужасов и был какой-то смысл, Эрин оказалась не в состоянии его постичь.