Темная волна. Лучшее 2

Поливаешь с отцом огород, а сам то и дело направляешь струю на муравейник, представляя, что ты пилот самолета, который тушит лесной пожар.

Или, скажем, приём пищи. Подбегаешь к столу, прыгаешь на стул, быстро-быстро уплетаешь за обе щеки еду из тарелки, не чувствуя вкуса и запахов, и несёшься обратно во двор, потому что нужно повидать жизнь, нужно всё успеть…

(А ведь теперь этого ничего не будет.)

Игнат присоединился к Дружище, покидал немного дротики (всё время мазал) и понял, что ему совсем не хочется ничем заниматься, пока родители лежат не похороненные. От жары их тела, наверное, начнут разлагаться и плохо пахнуть. Да и до темноты хотелось успеть.

Он пошёл за перчатками к папе в гараж. Ошибки позапрошлой ночи были усвоены на сто процентов. А потом копал яму неподалёку, в огороде, как раз за капустой, которую уже никто никогда не уберет.

День шёл своим чередом, будто ничего не случилось. Со стороны леса медленно стягивались низкие серые тучи. Где-то вдалеке робко громыхнул гром. Воздух стал свежее, прохладнее, и в какой-то момент Игнат продрог. В обычной ситуации он бы бросил всё и пошел домой, отогреваться. Выпил бы чаю, натянул кофту с длинными рукавами или бы вообще забрался под одеяло. Но будущее уже не будет таким предсказуемым и лёгким. Игнат вытер вспотевший лоб и продолжил копать.

С двумя могилами в мягкой земле он управился за пару часов. Впору устраиваться на работу на кладбище, опыт, считай, появился.

Глубоко Игнат не копал; так, чтобы можно было уложить и присыпать. Вернулся с тележкой за папой, посчитав, что тащить его будет тяжелее, а, значит, нужно взяться, пока ещё были силы. Но папа оказался лёгким. Он походил на вязаную размякшую куклу, у которой внутри не было ничего, кроме ваты. Сверху Игнат положил тельце Бельчонка. Интересно, почему папа его спасал? Какой в этом был толк? Что это, обычная жалость к животному или подсознательное стремление сделать приятное сыну, которого ещё утром запугивал на охоте? Игнат не знал ответов и никогда не узнает. Может быть, много лет спустя он найдёт какую-нибудь удобную догадку, которая примирит его с отцом, но не сейчас. Сейчас в голове было пусто.

С мамой Игнат провозился долго. В автомобиле стоял такой густой едкий запах, что пришлось сначала открыть все дверцы и хорошенько проветрить.

Когда же мама вывалилась на землю, распластав руки, Игнат понял, что спереди она выглядит как живая. Повезло, что успела умереть до того, как дурные слова разломили ей череп, раскрошили кости и разорвали внутренности. Мама лежала, глядя стеклянными глазами как будто на Игната. Как будто укоризненно. Как будто хотела что-то сказать, но не успела.

Подошла Дружище, разглядывая лежащее на земле тело. На плече она держала папино двуствольное ружьё.

– Красивая была.

– Ага, – сказал Игнат.

– Жаль, что в этом мире умирают не только плохие люди.

– Ага, – повторил Игнат.

Он с трудом уложил маму в тележку. Кожа у мамы была тёплая и чуть влажная – в отличие от папиной, ледяной. Видимо, дурные мысли вытягивали из человека всё тепло.

Тележка тряслась на неровной тропинке. Мама тряслась тоже, разглядывая небо. Игнат ехал к могиле невероятно долго, мир сузился и сконцентрировался на красивом мамином лице.

Вот бы она сейчас рассмеялась, как умела, и сказала: «Притормози, малыш! Всё, всё, наигрались и хватить. Пошли пить капучино, ты ведь уже вырос!». Выбралась бы из тележки, отряхнула платье, распутала окровавленные волосы, прикрывая дыру в черепе. Откуда-нибудь появился бы папа, слизывающий кровь с подбородка, потому что это не кровь, а кетчуп. Они бы смеялись: «Как ловко мы тебя проучили! Видишь, что бывает, когда не слушаешься старших!» И он бы рассмеялся с ними вместе. Вот прямо тут бы, усевшись на горячую землю, в пыль, и смеялся бы до колик в животе. Он рад бы был обернуться и понять, что Дружище нет, машины нет, трупов тоже нет, а по широкому свободному двору носится кругами Бельчонок, собирая грязь на белую шерсть. Как долго бы они смеялись, прежде чем пошли в дом, кушать сладкое и читать «Волшебника Изумрудного города»?

Вечность. Теперь можно смеяться вечность.

Ком подкатил к горлу. Бессилие – это было новое чувство. Игнат беззвучно заплакал, сцепив челюсти, сжав рукояти тележки так сильно, что заболели костяшки пальцев. Он трясся в такт тележке и не мог остановиться. Слёзы текли по щекам, пока Игнат выкладывал маму в могилу, сверху папы. Слёзы были солёными на вкус.

Он плакал, забрасывая родителей землей. Может быть, над их могилой когда-нибудь вырастет капуста, и в ней появится новый ребенок, как тот, которого несколько лет назад притащил в дом папа.

Слёзы закончились в тот миг, когда комья земли скрыли лица мамы и папы. Над головой заурчали тучи, а небо стало тёмно-фиолетовым, низким. Хоть бы этот дождь затопил дом, да и всю заброшенную деревню со всеми трупами в ней, чтобы сюда никто и никогда не смог добраться.

Игнат вернулся во двор и обнаружил, что Дружище сидит за рулём автомобиля. Сквозь открытое окно тихонько играла старая песня. Из папиной коллекции.

«Розовый фламинго, дитя заката…»