Зато он смог в тот раз подсмотреть в далеком будущем (у посетителя, выходящего из ЕГО музея!) нечто действительно важное и нужное, причем применимое в его мире незамедлительно, прямо сейчас, не дожидаясь грядущих открытий, — и сделанный утром набосок вскоре воплотился в металле, и оказался вполне работоспособным и весьма-таки востребованным.
* * *
Ну наконец-то! Экспонаты последнего зала подходят к концу!
Миновали скучнейшие десять минут возле макета многоэтажного «города будущего». Отзвучал рассказ о странном, лишь по прямой ездящем велосипеде, — и оказалось, что как раз это устройство великий Леонардо не изобретал, не то бы уж попетрил как-нибудь до необходимости поворачивать. Маэстро всего лишь нарисовал для какой-то надобности на обороте своей рукописи два колеса, напоминающих тележные, но отложил набросок, не стал завершать. А некий шутник, работавший с рукописью в середине двадцатого века, дополнил рисунок несколькими линиями, изобразив стилизованный велосипед, не способный поворачивать (прояснилась история недавно, в результате использования современных методов экспертизы, но велосипед из экспозиции не удалили).
Последний стенд был остеклен, и хранилось там старинное огнестрельное оружие: пистолеты-фузеи-мушкетоны и прочий металлолом... Голос экскурсовода зазвучал с особой торжественностью, но переводчик гнусил по-прежнему монотонно: вот, дескать, единственное техническое изобретение Леонардо, не просто воплощенное при его жизни, но и получившее широчайшее применение, — более того, используемое с небольшими изменениями до сих пор.
Колесцовый замок для оружия.
До Леонардо огонь добывали единственным способом, — высекали искры одиночными удавами кресала по кремню, и приходилось бить несколько раз, произвольно разлетающиеся искры не всегда сразу попадали на трут... Или на затравочную полку пистолета либо аркебузы: в среднем один выстрел из трех заканчивался осечкой даже у самых надежных замков ударного типа...
Колесцовый замок проблему снял, а применяется он сейчас... многие из вас, особенно мужчины, покопавшись в карманах, могут обнаружить там изобретение Леонардо...
Последние слова экскурсовод произнес значительно и выдержал драматическую паузу, явно ожидая недоуменных вопросов... Однако переводчик пробубнил так уныло, что никто ни о чем не спросил. Экскурсовод вздохнул, вынул из кармана зажигалку, крутанул колесико, поднял повыше затрепетавший желтый язычок пламени... Вот же он, колесцовый замок Леонардо в чуть измененном виде!
Это зрелище добило Максима. Сигареты и зажигалку он, истомленный никотиновым голоданием, уже достал из кармана, держал в руках... Шепнул Марине:
— Я на улице, подтягивайтесь, — и ужом выскользнул из музея.
Бросил вороватый взгляд по сторонам, — и, разумеется, тотчас же увидел плакатик с перечеркнутой дымящейся сигаретой. Совсем сбрендили в Европе вообще и в Италии в частности в борьбе с курением... Человека с сигаретой и зажигалкой тут на улице днем с огнем не разыщешь, Максим, по крайней мере, не встречал ни единого.
Ладно, местных ментов вроде бы тоже не видно. Быстренько, пулеметом, затянется две-три раза и тут же загасит... Кто не рискует, тот не пьет шампанского... под затяжку.
Единственное полезное изобретение старины Леонардо сработало, как полагается: колесико крутанулось, пламя вспыхнуло и...
И Максим ощутил нечто странное. Какое-то холодное дуновение коснулось лица, хотя день стоял теплый и на редкость безветренный. Не почудилось: огонек зажигалки затрепетал, лег горизонтально, чуть не погас.
А еще Максим почувствовал чужой внимательный взгляд, уставившийся на него в упор из ниоткуда, из пустоты, из прозрачного воздуха...
Как, каким местом почувствовал? Не понять... Но почувствовал.
Он помотал головой, пытаясь отогнать наваждение и позабыв зажечь сигарету. А потом стало поздно: из музея вывалилась гомонящая толпа русских туристов, и ощущение давящего взгляда исчезло, но Маринка наверняка бы не одобрила попытку сыграть в орлянку с местными законами, да и переводчик предупреждал: не вздумайте рисковать, камеры всюду и штраф пропишут такой, что мама не горюй...
Максим тяжко вздохнул, убрал сигареты и поплелся вместе с остальными к автобусу, припаркованному в отдалении, за пределами площади. Он поднял ногу, чтобы шагнуть на ступеньку автобуса, — и не шагнул.
Ступенька исчезла. Заодно с ней исчез автобус, и Пьяцца-дель-пополо, и весь многомиллионный город Рим вместе со всем, что в нем было, и даже вместе с нависшим над городом голубым итальянским небом...
Малую долю секунды Максим изумленно пялился в бездонную черноту, в сравнении с которой космический вакуум казался бы переполненным вещами и процессами, — затем исчез тоже.
* * *