Наутро он, позвав к себе ровесника-нукера, одного из немногих, кто остался с ним в курене, и подробно высказал ему свой приказ:
– В одном дне пути отсюда вверх по Керулену найдешь стойбище хонхотанских шаманов, Мэнлига и Кокэчу, у них спросишь дорогу к айлу моего анды Тэмуджина. Анде моему передашь слова: друг мой и названный брат, вот и я оказался в таком же положении, что и ты в позапрошлом году. Умер мой отец, который был вместо твоего отца, когда ты забирал свою невесту у хонгиратов, а дядья мои, как и твои, растащили весь наш улус по кускам. Остался я один с младшими братьями, и судьба моя теперь такая же, как у тебя. Приезжай, брат мой, если хочешь, ко мне со своим айлом, будем жить вместе, будем вместе думать о том, как наладить нашу жизнь…
Джамуха дал нукеру лучшего своего рысака из оставшихся ездовых коней и, не сказав ничего дяде Ухэру, отправил посла в дорогу.
В это же утро далеко на востоке, от куреня хонгиратов на север, в сторону Онона отправилась полусотня всадников. Это были керуленские нойоны. Без щитов и доспехов, вместо шлемов одев лисьи и выдровые шапки, они вели за собой вьючных лошадей, нагруженных подарками грозному тайчиутскому нойону. Отъехав на расстояние одного перестрела, они остановились, взяли в руки свои луки и вынули из колчанов по стреле. Разом натянув, пустили стрелы в сторону оставшегося позади куреня – в знак того, что вернутся за своими стрелами.
Вслед им от крайних юрт куреня смотрела толпа провожавших. Среди неподвижно застывших людей выделялись старики и шаманы, они брызгали вслед отъезжающим вином и молоком, громкими криками просили у богов помощи в поездке их нойонов к грозным борджигинам.
XXV
Незаметно отходили холодные месяцы; исподволь приближалась весна. Снег местами еще держался, а по южным склонам гор и сопок уже оголилась прошлогодняя трава. Отощавший скот требовал корма. К концу зимы борджигинские курени стали делиться на части и мелкими кочевьями, по десять-пятнадцать айлов, устремились от рек к горным склонам в поисках лучших пастбищ.
В один из таких дней к Таргудаю, сделав трехдневный переход по степи, прискакал его лазутчик из джадаранского куреня, прикормленный им еще в давние годы, и сообщил ему о смерти Хара Хадана. Рассказал он и о том, что джадараны разделили войско и улус покойного.
– Керуленский народ сейчас как табун без вожака, – рассказывал он. – Мечутся в страхе, не знают, что делать, какого конца им ждать.
Таргудай, вне себя от радости, вновь созвал борджигинских нойонов на совет и, как величайшее благо, объявил им эту новость. Словно в праздник, он был одет в новые шелковые одежды.
– Я вам говорил, говорил вам!.. – захлебываясь словами, не сдерживая дикой радости на лице, доказывал он. – Что не нужно унывать, что надо выждать время… И это я вам всем подсказал принести жертвы восточным богам. Помните вы или нет?.. Вот боги и смилостивились, усмирили свой гнев и теперь нам помогают, а не им… Был среди керуленских единственный настоящий вождь, и того забрали хозяева восточного неба – тут и гадать нечего, это тринадцать богов Асарангина пошли к нам навстречу и убрали его с нашей дороги. Остальные нойоны у южных – никчемные бараны, их можно с кнутами в плен забирать. Джадараны теперь раздробились, ослабли, а остальных там и собрать будет некому. Они теперь сами распадутся, надо только подождать до летней травы, а потом и ударить по ним всеми силами…
Однако нойоны, наученные недавним уроком, не были настроены столь решительно. Баруласский нойон высказался прямо:
– Может быть, и нет у них больше такого вождя, как Хара Хадан, да только они уже раз попробовали нашей крови и теперь не такие бараны, как раньше.
Его тут же поддержали другие.
– Правильно, – зашумели они, – даже смирная собака, раз отведав звериной крови, может стать охотницей.
– Нельзя их недооценивать.
– Так только себя обманывать…
– А мы уже обманулись этой зимой.
– Прошлой зимой с онгутами тоже ведь так же ошиблись.
– И хватит, пора уж нам стать поумнее.
Как ни уговаривал их Таргудай, те стояли на своем: не будем воевать. Так и разъехались они, показав Таргудаю – мягко, но решительно, что не собираются идти за ним в новое злоключение.
Однако на другой же день после этого прибыли к Таргудаю керуленские нойоны – с поклонами и богатыми подарками. Приунывший было Таргудай, увидев вдруг у своей коновязи разнаряженных южных нойонов с мирными, подобострастными лицами, без шлемов и доспехов, в лисьих шапках и легких бараньих шубах, подшитых шелками, поначалу был изумлен до крайности, не понимая, как и для чего они тут оказались. После, внимательно выслушав хонгиратского Дэй Сэсэна, сказавшего слово от всех о готовности признать его ханом всего племени, он едва не потерял разум, не веря своим ушам и свалившемуся на него счастью.
«Уж не сплю ли я? Не спьяну мерещится мне все это? – испуганно спрашивал он себя и незаметно, поглаживая бороду, щипал себя за ухо. – Нет, трезвый я, и голова вроде бы не кружится…».