Теоретик

К моему удивлению, меня никто не разбудил, и я проспал всю ночь. Нет, караул у нас был выставлен, и он менялся. Когда заступала очередная смена, я даже проснулся, полагая, что наступила моя очередь. Но ни меня, ни Славу Профа трогать не стали. И только когда рассвело, мы с Гудроном отправились наблюдать за долиной.

— Все-таки они нас опасаются. Причем серьезно, — сделал вывод Гудрон.

— Почему так считаешь?

Вероятно, мы их тоже опасаемся, поскольку всю ночь дежурили только опытные бойцы, к которым особое доверие, в отличие от меня и Славы. Хоть и находимся мы на вершине практически неприступной горы.

— Ну ты же сам видишь, постоянно держат себя настороже! Так, по-моему, у них еще людей прибавилось! Нет, ну точно! Вчера ровно двенадцать было, а сейчас в третий раз пересчитываю, и меньше пятнадцати не получается!

Проснувшись, я лелеял тайную надежду, что Ероха со своими людьми уже ушел. А тут, оказывается, их стало еще больше. Настроение и без того неважное, оттого что полностью мне не доверяют, стало еще хуже. Заметив это, Гудрон больше не пытался приставать ко мне с разговорами. Так мы и молчали до самой смены, которая началась в полдень.

Обед состоял практически из одного мяса, завяленного Гришей пару дней назад по особому рецепту и потому даже на жаре совершенно не испортившегося. Только чересчур пряного от специй, отчего все время хотелось пить. Но воду приходилось экономить. И еще пекло солнце, что тоже жажды не убавляло. И небо не предвещало не то что скорого, но даже в ближайшей перспективе дождя. В общем, ничего хорошего.

Ближе к вечеру снова пришло мое время как наблюдателя. На этот раз в паре со Славой. Мы перекинулись с ним парой слов и дальше лежали молча. Вероятно, у него тоже не было никакого настроения поговорить, чтобы скоротать время. Но, по крайней мере, под защитой кустарника солнечные лучи доставали не так сильно, как в нашем лагере.

Славе все-таки было проще. Или нет. У него расстроился желудок, и даже на расстоянии пары метров было слышно, как в нем бурчит. Время от времени он отползал назад и вприпрыжку бежал к расщелине, которая и стала нашим сортиром. Хоть какое-то, но развлечение.

Когда он вернулся в очередной раз, заявился с проверкой Гудрон.

— Молодцы, — сказал он. — Языками не треплете. Хвалю! Проф, а ты чего такой зеленый?

— Станешь тут зеленым! Живот крутит невмоготу.

— Нейроны какие-то дали сбой? — Глаза у Гудрона смеялись.

— При чем тут нейроны?! — взвился Слава. — Гриша чем-то накормил.

— Все мы одно и то же ели, — не согласился с ним Гудрон. — Но только твоим нейронам не понравилось.

Слава лишь поморщился. То ли от его слов, то ли от новых позывов.

— На вот. Жевать не надо, сразу глотай. — Гудрон протянул на раскрытой ладони несколько горошин. Штук шесть или семь.

— Что это? Похоже на перец.

— Он и есть. Глотай, не бойся, желудок не сожжет. Средство верное и проверено тысячу раз.

Слава отправил горошины в рот с таким видом, что согласен даже на яд, лишь бы избавиться от неожиданно свалившейся на него напасти. Запил глотком из булькнувшей фляжки, отчего я почувствовал жажду еще сильнее, и спросил:

— Откуда у тебя перец? Местный, что ли?

— Нет, не местный. С Земли передали специально для тебя. Иначе ты скоро всю вершину горы загадишь. — И пояснил: — На кухне в многоэтажке нашел. Вернее, у Гриши отобрал. Ему приправа, а нам лекарство. Ладно, покедова. Да, если увидите что-нибудь подозрительное или необычное, орать не надо: придите кто-нибудь один и сообщите.

Как будто мы и без него не знали. Гудрон ушел, и снова стало скучно. Движения в долине под нами практически не было. Лишь единственный раз по ней прошла группа из нескольких человек. Пятеро мужчин и женщина. Люди Ерохи их не тронули и только несколько минут о чем-то расспрашивали. И опять скукота.

Немудреное лекарство Гудрона Славе помогло, пусть и не сразу. Но говорить по-прежнему ни о чем не хотелось, и даже то, что на небе появились время от времени закрывавшие светило облака, настроения не улучшило нисколько.

Глава семнадцатая

— Теоретик, проснись! — Гудрон тряс меня за плечо, и в его шепоте было столько тревоги, что сон как рукой сняло.

А сон был хорош. Светлый такой, я бы даже сказал — солнечный. Смотрел бы его и смотрел.

Снилось же мне вот что. Как будто проснулся я в своей постели от голоса мамы.

— Вставай, лежебока, — стоя в дверях, сказала она. — Завтрак стынет. Ты же сам просил разбудить тебя в семь, а уже четверть восьмого. Опоздаешь ведь!