Освободив лицо Кристины, Кузьма резким движением сдернул с себя сорочку, чтобы не мешала. Отбросил на пол. Ухватил Кристину за плечо, второй рукой достал телефон из брюк и пошел в направлении спальни, на ходу отправляя сообщение Греку: «задержусь на час». А потом и телефон бросил на комод. Притянул к себе Кристину, которая все это время торопливо следовала за ним. В спальню уже не вошли, ввалились — он споткнулся из-за ноги, которая все еще подводила время от времени после ранения. Посмотрели друг на друга, расплываясь в улыбках. Рассмеялись… Но смех повис в пространстве, затихая. А они буквально бросились друг на друга, накинулись, словно оголодали. Повалились на кровать, сдергивая друг с друга одежду, стягивая вещи одну за другой. Губы набрасывались друг на друга, кусали, целовали. Он сжимал ее так, что самому непонятно становилось: как собирался уйти десять минут назад? Сейчас и поднять голову, чтобы вдох сделать — не в силах был. Дышал Кристиной. Как раньше, как годы назад…
Она царапала его. Странно же — ногти всегда из-за работы под корень срезала, а с такой жадностью впивалась в плечи Кузьмы, с такой потребностью по его спине ладонями скользила, что красные полосы оставляла. А у него от этого только сильнее пульс в голову бьет. Подмял под себя, ворвался в тело Кристины, заставив любимую распахнуть рот в горловом стоне, прикусил ее нижнюю губу, сам не в состоянии сдерживать рвущийся из груди стон. Нет разума, нет доводов, опасений и осторожности. Череп пустой. Весь он только любовью к ней заполнен, громадной потребностью стать настолько спаянными, чтобы никогда более не испытывать то гложущее, раздирающее внутренности ощущение отсутствия Кристины около него. Невозможности просто обнять ее тогда, когда до дикой ломоты в мышцах нуждаешься в этом. Двигался слишком резко, не в силах еще быть медленным и нежным. Не насладился еще ею. Время медленных и нежных, томных ласк придет позже… Он надеялся на это. А пока… Слишком сильно оба нуждались в какой-то иррациональной убежденности, что уже прошли через самые невыносимые испытания. И опору могут найти лишь друг в друге.
— Ты так и не бросил эту волокиту с янтарем?
Кузьма отхлебнул тоник из стакана, поглядывая на друга. Греку все равно пришлось ждать его, правда, недолго. Видно, учел сообщение, которое Кузьма отправил. И все-таки не казался из-за этого раздраженным или рассерженным. Да и не от чего, по факту. Это же Грек просил встречи, Кузьма же просто хотел его желание обернуть еще и в своих целях.
Грек хмыкнул в ответ на вопрос:
— Эта волокита слишком прибыльная, чтобы просто так отойти в сторону и оставить кому-то такие потоки. — Сегодня друг тоже предпочел тоник всем горячительным напиткам, очевидно, желал сохранить голову ясной.
Кузьма лишь кивнул. С таким утверждением сложно было спорить.
— Тогда мой тебе совет: оформляй это все, не торопясь, не форсируя. Лицензируй, уточняй, создавай подрядчиков. Не афишируй, но и не тяни сильно. Рано или поздно им придется вас прижать, ты и сам это понимаешь. В воздухе это все вечно висеть не может, особенно сейчас. И в тот момент, когда что-то подобное произойдет, ты уже будешь в дамках, пока остальные только метаться начнут, — откинувшись в кресле и посмотрев в окно, поделился своими мыслями Кузьма.
За стеклом бурлил и кипел город. Самый разгар рабочего дня. Это он вроде бы еще на больничном и может позволить себе появляться пока в офисе время от времени. Иначе Кристина его загрызет просто… «Хотя ей и повода не нужно, чтобы грызть меня», мысленно усмехнулся Кузьма, растерев через пиджак плечо, на котором остался след от ее укуса.
Снова посмотрел в окно, на шикарный вид из кабинета в здании, где аренда стоила безумных денег. Сам этот кабинет окинул взглядом. Многое сейчас имел. Очень многое. А появилась мысль, что счастливее, чем сейчас, не был ни тогда, когда это здание покупал, ни тогда, когда в Парламент прошел, ни когда проворачивал очередную сделку со Стариком… Или уже после, самостоятельно. Разве что позавчера, когда Кристину вновь своей назвал — в кухоньке, прилегающей к этому самому кабинету.
Теперь вновь вместе… А она боится. Да и он испытывает какую-то странную, совсем несвойственную ему, неуверенность. Слишком долго привыкали сдерживать каждое движение и взгляд. Чересчур давно запретил себе даже надеяться на то, что снова сумеет не то, что своей сделать, а хоть обнять или поцеловать… Да уж, нахождение на тонкой грани между жизнью и смертью заставляет провести переоценку. Открывает глаза на то, что существуют иные пути, и он может переиграть давнее решение.
А недоверие все равно есть. Живет в кончиках пальцев, кажется. В коже на затылке, в глубине нутра, пробегая морозом по позвоночнику и у него, и у Кристины. Только от этого и счастье стиснуть ее своими руками — слаще. А с опасениями Кристины он сладит. Найдет доводы и аргументы, чтобы убедить свою мавку — теперь они точно все время вместе будут.