Тиберий: третий Цезарь, второй Август…

Положение у Тиберия теперь и впрямь было хуже некуда. Если уж стали уничтожать его портреты и статуи, открыто именовать ссыльным, а кто-то даже был готов снести ему голову, дабы доставить удовольствие старшему из усыновленных внуков Августа, то полная погибель могла уже казаться делом почти решенным. Хотя Веллей Патеркул и утверждал, что Гай Цезарь при встрече с Тиберием оказал тому «наивысшее почтение как старшему»,^{104} сообщение Светония об «отчужденности» представляется куда более близким к истине. Если бы Гай Цезарь почитал Тиберия, то кто бы осмелился в его присутствии и даже именно ему обещать привезти голову родосского сидельца? Любопытно, что этому «доброхоту» хотелось бы приказания одного Гая. Об Августе почему-то даже не вспомнили.

Характерно и само поведение Тиберия в эти нелегкие для него дни. Полководец, воин, римский аристократ забрасывает традиционные для него военные упражнения, верховную езду и даже пренебрегает исконной римской одеждой. Римляне, кстати, охотно и умело перенимавшие и усваивавшие достижения эллинской цивилизации, к греческому быту, греческой одежде относились пренебрежительно. Человек, предпочитающий римским сапожкам, тунике, тоге, палию греческие сандалии, хитон и хламиду, вызывал в римском обществе осуждение. В свое время римские сенаторы упрекали победителя Ганнибала Публия Корнелия Сципиона Африканского, что тот, находясь в греческих городах Сицилии, «разгуливает в греческом плаще и сандалиях по гимнасию, занимается упражнениями и книжонками».^{105}

Сципион мог просто оценить большее удобство греческой одежды, мог таким образом завоевывать симпатии греческих обитателей Сицилии… Тиберию же было не до симпатий и антипатий родосцев. Изменение его статуса привело к тому, что вокруг себя он ощущал теперь презрение и ненависть. К нему могли относиться с почтением, пока он был в сане трибуна и особой своей как член семьи Августа представлял на острове высшую римскую власть. Когда же всем стала известна его опала, то многие окружающие его люди, как часто в подобных случаях бывает, проявили свои худшие качества. Перемена в одежде Тиберия здесь могла быть символичной: я уже не представляю римскую власть, я такой же житель Родоса, как и все остальные.

Но в полное отчаяние Тиберий отнюдь не впал. Его неотступные обращения к Ливии свидетельствовали о непрестанной борьбе за возвращение в Рим. Он знал, конечно, сколь велико влияние матери на Августа, знал и ее любовь к себе, единственному после смерти Децима Клавдия Друза сыну. Но два года даже старания Ливии ни к чему не приводили. Звание «посланника Августа», ничего не значащее и выглядевшее скорее насмешкой, нежели благодеянием — вот и весь итог семейных стараний матери и сына. Здесь надо понимать, что Август, высоко ценя Ливию, ставшую спутницей его жизни до самого ее конца, не оставил в отношениях с умной и проницательной супругой известной осторожности: «Разговоры со своей Ливией в важных случаях он набрасывал заранее и держался своей записи, чтобы не сказать по ошибке слишком много или слишком мало».^{106}

Очевидно, ни разу в этих записях Августа не оказалось слов о возвращении Тиберия в столицу и снятии с него опалы. Император знал об осложнении в отношениях Гая Цезаря и Тиберия, проявившихся во время их встречи на Самосе и потому принял твёрдое решение ничего не предпринимать по этому делу без согласия старшего внука, а после официального усыновления имевшего и официальный статус старшего сына. Много старший Гая Тиберий оставался, увы, всего лишь пасынком.

Неприязнь Гая Цезаря к Тиберию возникла из-за наговоров Марка Лолия, занимавшего тогда при усыновленном внуке Августа высокое положение. Он титуловался comes et rector, спутник и руководитель молодого Цезаря. За что Лолий мог не любить Тиберия? Здесь должно вспомнить победы Тиберия в Греции, Паннонии и Германии, сделавшие его после смерти Агриппы первым полководцем империи. Марк Лолий же «прославился» в той самой Германии совершенно обратным «достижением» — он потерпел обидное поражение. Бездарный военный, но ловкий интриган он легко переиграл испытанного воина, в интригах совсем не искушенного. Или мало еще искушенного… Кроме того, Лолий не мог не понимать, что Тиберий в силу своих военных и гражданских заслуг надежд на обретение статуса преемника Августа вовсе не утратил. Да и старания Ливии едва ли были тайной.

Но Лолию не удалось завоевать полного доверия Гая Цезаря. Более того, они поссорились. В результате у Гая появился новый comes et rector — Сульпиций Квириний. «Этот Квириний, происходя из города Ланувия, не принадлежал к древнему патрицианскому роду Сульпициев, но, отличившись на военной службе ревностным исполнениям возлагаемых на него обязательств, был удостоен при божественном Августе консульства, а позднее, овладев в Киликии крепостями гомонадов, — триумфальных отличий и был дан в руководители и советники управлявшему Арменией Гаю Цезарю».^{107}