Тим

Но если ген красоты отсутствовал у нее в геноме, то ген силы имелся. Мэри упорно развивала самодисциплину, и к четырнадцати годам, когда настало время покинуть сиротский приют, она научилась обуздывать и подавлять душевную боль. С тех пор она перестала взаимодействовать с миром на человеческом, эмоциональном уровне и стала довольствоваться моральным удовлетворением, которое получала от добросовестного выполнения своей работы и наблюдения за ростом своего банковского счета. Удовлетворение было достаточно глубоким, но оно не смягчало и не грело душу. Нет, Мэри жила жизнью отнюдь не пустой или бесцельной, но в ней не было места любви.

Никогда не испытывавшая тяги к материнству или желания найти себе пару, Мэри не могла определить природу своей любви к Тиму. Собственно говоря, она даже не знала, можно ли назвать любовью чувство, которое он вызывал у нее. Просто вся ее жизнь сосредоточилась вокруг него. Она ни на минуту не забывала о его существовании, думала о нем по тысяче раз на дню и, когда мысленно произносила «Тим», невольно улыбалась или испытывала чувство, которое иначе чем болью не назовешь. Казалось, он жил у нее в душе как некая самостоятельная сущность, отдельная от реального человека.

Когда Мэри сидела в своей тускло освещенной гостиной, внимая берущему за сердце тоскующему голосу какой-нибудь скрипки, она устремлялась душой к неведомому, задействуя свои скудные эмоциональные ресурсы, но когда она сидела здесь же, в той же самой гостиной, глядя на Тима, она находилась в состоянии полного умиротворения, поскольку все, по чему она тосковала когда-либо, воплощалось в нем. Если Мэри и ожидала от него чего-то на протяжении нескольких часов, прошедших с момента первой встречи до минуты, когда она узнала о его умственной неполноценности, то, как только правда открылась, ей стало достаточно одного лишь факта его существования. Тим пленил ее — она не находила другого слова, хотя и оно не вполне точно передавало смысл произошедшего.

Все желания и стремления своего женского естества Мэри давно безжалостно подавила; они никогда не имели власти над ней, ибо она всегда старалась избегать ситуаций, способных дать им толчок к развитию. Если она находила мужчину привлекательным, она умышленно не обращала на него внимания; если смех ребенка вдруг трогал ее сердце, она принимала меры к тому, чтобы никогда впредь не видеть этого ребенка. Она бежала от физической стороны своей природы, как от чумы, запирала ее в неком темном, спящем углу своего сознания и отказывалась признать факт ее существования. «Держись от греха подальше», — говорили монахини в сиротском приюте, и Мэри Хортон держалась от греха подальше.

С самого начала красота и беспомощность Тима обезоружили ее: Мэри вдруг почувствовала себя бабочкой, насаженной на булавку своего двадцатидевятилетнего одиночества. Казалось, он по-настоящему нуждается в ней, словно видит в ней что-то такое, чего даже сама она в себе не знает. Никто никогда не отдавал ей предпочтения перед всеми, покуда не появился Тим. Что же именно в ее сухой прозаичной натуре привлекло Тима? Ответственность — страшная вещь, с которой трудно справиться человеку, неискушенному в части эмоций. У Тима есть мать, а значит, он ищет не материнской любви; и, поскольку он сущий ребенок, а она классическая старая дева, ни о каких сексуальных делах не может идти и речи. В своей жизни он наверняка встречал много, очень много людей, которые обращались с ним жестоко; но наверняка очень и очень многие люди относились к нему хорошо и даже любили. Ни один человек с внешностью и характером Тима не может быть обделен любовью. Так почему же он выбрал ее?

Костер угасал. Мэри пошла набрать еще сухих веток, но потом решила не поддерживать огонь. Она еще немного посидела, глядя на крохотные язычки пламени, мерцающие между углями. Червяк высунулся из песка и посмотрел на нее; жар огня медленно проникал в землю, обращая в бегство или поджаривая сотни крохотных подземных обитателей. Ведать не ведая об опустошениях, производимых сим источником тепла, Мэри затушила костер песком, а не водой, эта противопожарная мера отвечала всем требованиям безопасности, но не облегчала жизни существам, обитающим в песке.

10

Мэри продолжала возить Тима в Госфорд все лето. К апрелю и началу осени она уже была хорошо знакома с родителями Тима, правда, знакомство носило телефонный характер. Она ни разу не пригласила Рона и Эс в Артармон, а они не имели желания приглашать ее. Никому из четверых не приходило в голову задаться вопросом, совпадают ли у них представления о Мэри Хортон.

— Этой зимой я собираюсь провести отпуск на Большом Барьерном рифе, возможно, в июле или августе, и мне бы хотелось взять с собой Тима, если вы не возражаете, — сказала она Рону Мелвиллу одним воскресным вечером.

— Ох, мисс Хортон, вы слишком добры к Тиму! Да, я не возражаю, но при одном условии: пусть он сам оплачивает свои расходы.

— Конечно, если вам так угодно, мистер Мелвилл, но уверяю вас, я бы с великим удовольствием взяла Тима просто в качестве гостя.